Донбасский декамерон

Измайлов Олег

Его услышали. Последние годы жизни Ханжонков провел в Ялте, на которую когда-то возлагал большие надежды как кинопромышленник.

В 1937 году в Москве и Ленинграде свет увидела книга его воспоминаний «Первые годы русской кинематографии». Надо сказать, книга вышла очень откровенной, и лишь некоторые моменты, связанные с работой во врангелевском Крыму, Ханжонкову пришлось заретушировать. Написано просто, с той четкостью старой русской речи, которая напоминает работу качественного длиннофокусного объектива – размытость картинки уходит, и вдруг резкость изображения

становится бритвенно острой.

Немецкую оккупацию Александр Алексеевич пережил в Ялте, будучи совсем больным. Скончался уже после полной победы его страны в той великой войне, 26 сентября 1945 года.

* * *

– Друзья мои, – сцепив руки замком перед грудью, сказал Панас, – пришла пора промочить горло. Надеюсь, никто не откажется от напитков. Для тех, кто любит вино, приготовлено трофейное вино из Риохи, для русофилов – водочка и чача на фейхоа, которую чудесно приготовляет местный житель из абхазцев, некий Сабри, если есть другие пожелания…

– Есть, – сказала Донна, – предпочла бы виски. Если есть, конечно. Вы что-то говорите о трофеях?

– Несравненная, алмазная Донна! Для вас найдется. Разумеется, островной односолодовый?

– Вы посмеете мне предложить что-то иное? Односолодовый, разумеется, но не островной – он слишком назойлив. Предпочитаю Хайленд – суровый и простой. Божественного «Гленгойна», вероятно, вы уже не найдете нигде в мире после того, как Британия потонула, но, возможно, что-то попроще – «Клайнелиш» или «Аберфелди»?

Панас победительно улыбнулся:

– «Дэлмор», 17-летний.

– Пойдет.

Что ж, иного ответа от человека из города, некогда называвшегося Лондоном-на Кальмиусе, не ждал.

Люди коменданта принесли вино из Риохи, водку с берегов Волги и бутылку шотландского виски, который, как прикинул в уме Палыч, обошлась бы на нынешнем безвискарьи едва ли меньше чем в полмиллиона рублей.

Пока расставляли закуски, все молчали. Затем Панас налил себе «риохи», пригубил, поцокал языком. Пробормотал: «“Тэмпранийо” все-таки куда слабей “гарначи”», поставил кружку на стол и, наклонившись в сторону Донны, протянул замогильным голосом:

– Кто вы, мистер Хьюз?

Помахал ладошкой перед лицом. Закусил севастопольским персиком сорта «Кучмиевский» и засмеялся:

– Нет, нет, теперь моя очередь. Я про вашего основателя Донецка книгу в свое время написал. Или даже две?

Донна сунула нос в бокал и оттуда хмыкнула:

– Основателя?

– Да-да-да, знаю все ваши возражения, но вот вам мой рассказ, как если бы я обращался не к донецким. Верней, не к старым донецким. А к новым русским. А им надо попроще в стилистике непонятного мне выражения «англичанка гадит». Впрочем, как мы с вами знаем, уже никому не гадит, и гадить не сможет.

Итак, поехали.

История, в которой задается вопрос «Кто вы, мистер Хьюз?»

Донецк был основан как Юзовка – от старой транслитерации имени валлийского (т. е. – из Уэльса) предпринимателя

Джона Джеймса Хьюза. При ближайшем рассмотрении он оказывается загадочным как Добрый Шубин: его биография полна темных пятен, неясностей и недоговоренностей. Даже дата рождения весьма приблизительна – где-то между 25 и 29 июня.

До революции 1917 года его в целом хвалили, но сдержано. В годы советской власти о нем говорили исключительно как о капиталисте и живоглоте, наживавшемся на непосильном труде русских крестьян, становившихся в донецких степях пролетариями.

И хотя в девяностых годах прошлого столетия в центре Донецка Юзу поставили памятник, жизнь его по-прежнему остается малоисследованной.

Who are you, mister Hughes? Вот, что надо было начертать на основании этого памятника.

Практически все, что мы знаем об основателе Юзовки – Сталино – Донецка, его семье, соратниках, его времени, добыто краеведами-любителями, журналистами, почерпнуто из немногих книжек зарубежных исследователей.

Скромность «досье Юза» смущает. Автору этих строк довелось общаться с автором единственной серьезной книжки о Джоне Юзе «Железный Царь» Родериком Хизером – спасся ли? Род разводил руками:

«Я работал в архивах Гламоргана, Ньюпорта (оба Уэльс), Санкт-Петербурга, Харькова, Донецка, библиотеках Великобритании, Канады и США, – практически никаких следов частной жизни Джона Юза. Деловые бумаги, отчеты, протоколы – не более».

Валлийский промышленник был полуграмотным, совершенно не умел писать, а прочесть мог только крупные печатные буквы газетных заголовков. Следовательно, писем он отродясь не писал. А нет переписки – не на что опереться. Ну, вот разве что на воспоминания о Юзе его близкого друга, британского журналиста Джона Бэддэли, прожившего в России не один год, подолгу беседовавшего с промышленником в его любимом номере петербургской гостиницы «Англетер». Хотя нет, тогда она еще называлась по-другому.

Впрочем, когда-то питерский журналист Александр Сирый отыскал в архивах ВМФ РФ одно-единственное письмо Джона Юза. Но и оно написано его адвокатом.

Кстати, пусть никого не смущает безграмотность (точнее, «semiliterate» – полу- или малограмотный) Юза. Российский его соперник, железнодорожный «король» Самуил Поляков был вообще неграмотен.

И потом – путаница в датах.

Почему мы не даем точной даты рождения Юза?

Потому что, похоже, он и сам был в ней не очень уверен. В разное время в разных документах валлиец указывал разные годы и даты своего рождения.

1814 год фигурировал в разное время в самых разнообразных словарях, а перепечатывали ее начиная с конца позапрошлого века, из знаменитого «Русского биографического словаря» Александра Половцова, в который она попала из некролога «Биржевых ведомостей». А уж кто давал известия составителю некролога – бог весть.

Хизер же, основываясь на документах британского периода жизни Юза, говорит о том, что скорее всего он родился в промежутке с 25 по 29 июня 1815 года.

«Он вышел родом из народа». Ага!