Донесённое от обиженных
Шрифт:
Дудоладов, приглашая проникнуться впечатлением от услышанного, перевёл взгляд с одного гостя на другого.
— Для быстрого приведения города в порядок, — стал читать далее, — комендантом Оренбурга назначается поручик Васильчиков…
Лукахин, чья житейская основательность вязала воинственное рвение, проговорил с заминкой:
— Спешат… Поболе бы подумали, как город взять.
Дудоладов, держа указательный палец на письме, сказал со спокойствием человека, скрывающего закономерное нетерпение:
— Всё, что они могли обдумать, они обдумали. Остальное возложено
— Верхушку-то — это правильно, — тут же оживился Лукахин, — надо дочиста перепластать!
Пора было прощаться: в темноте мог задержать патруль и заняться выяснением — куда, откуда идёте? зачем ходили?.. На улице Лукахин сказал Пахомычу:
— С какими командирами он в договоре! То-то хват!
Хорунжий размышлял над тем, что нынешняя война часто сходит за авантюрное, чтобы не сказать — жульническое — предприятие. Но можно ли исключать, что кто в разыгравшемся хаосе к ней соответственно относится, тот и выигрывает? Сарказм отчаяния приносил странное удовлетворение… Нет ли, пошаливала мысль, некоего закона колебаний в том, что зимой белые были отогнаны на сотни вёрст, а теперь они опять совсем рядом? Почему бы маятнику не качнуться дальше?
Пряча устремление к созвучному, Пахомыч принуждённо усмехнулся:
— Как полагаться-то на его план?
Никодиму не хотелось рассуждений на эту тему.
— А я положусь. Всё одно не нами решится. Человек предполагает, а Бог располагает!
Как часто, подумал хорунжий, случалось, когда он мог бы сказать то же самое.
— Так пойдёте с нами на их гнездо? — спросил Лукахин.
— А куда я денусь? — вырвалось у Пахомыча. Он удивился, как беспечно сказал это, а потом понял, что иного ему и не оставалось.
66
К 20 апреля белые взяли Оренбург почти в кольцо. С юга, от Илецка, наступал 1-й казачий корпус. 2-й корпус приближался с востока, двигаясь вдоль железной дороги Орск — Оренбург. В сорока километрах к северу от города сосредоточился 4-й армейский корпус, которому предстояло переправиться через реку Салмыш, взломать оборону красных и западнее Оренбурга перехватить их отступающие части.
Разлившийся Салмыш мчал свои воды не только по главному руслу, но и протоками, непроходимыми вброд, постоянные мосты поблизости отсутствовали. Солдаты сколотили плоты, собрали по деревням лодки, и, несмотря на артиллерийский огонь красных, 2-я стрелковая дивизия переправилась на западный берег. 21 апреля она заняла станицу Сакмарскую и посёлок Майорский менее чем в двадцати километрах от Оренбурга.
В нём на стенах домов, на заборах и столбах появились спешно размноженные воззвания: «Будем стоять насмерть!» Для искушённых горожан это было признаком того, что красная рать вот-вот пустится в дорогу. Автомобили начальников носились по городу, сигналя с каким-то надрывным
От Лукахина хорунжий знал: в любой момент может состояться сбор «в надёжном месте», откуда будет нанесён удар по большевицкому штабу. «Я за вами заеду. Ждите меня и чуть свет, и на ночь глядя», — предупредил Никодим.
Пахомыч сказал Мокеевне, что, верно, придётся ему «ещё маленько повоевать». Она молча поглядела жалостно-непротивящимся взглядом и вздохнула, как бы говоря: «Эхе-хе…» Когда он, поработав во дворе, вошёл в комнату, Мокеевна молилась перед иконой и, прежде чем обернуться к нему, утёрла слёзы.
Он устал тревожиться о предстоящем, повторяя про себя: «Хоть бы скорее! скорее…» При этом воцарившееся глубоко внутри чувство кануна было недурно. Представлялся беспорядок отхода красных, мысленно виделись конные сотни белых на марше к городу… Действительность, однако, выказывала норов и гнула своё.
В день, когда 2-я дивизия белых пыталась продолжить наступление, 5-я стрелковая дивизия, оставаясь позади неё, бездействовала и даже не начала ещё переправу через Салмыш.
Наступающие войска не получали провианта. Ведя более двух суток почти непрерывный бой, солдаты 2-й дивизии питались лишь сухарями из заплечных мешков. Оказавшись и без поддержки и без сухарей, стали расходиться по деревенским избам — похлебать горячего.
Вмешивались боги и в отношения между другими частями белых. 7-й Хвалынский полк армейского корпуса имел задачу наступать совместно с 42-м Троицким казачьим полком вдоль железной дороги Орск — Оренбург. В будке стрелочника, где был устроен командный пункт, собрался офицерский состав двух полков. О наступлении договаривались почему-то в самых общих чертах, а затем неожиданно командир 7-го Хвалынского вместе со своими офицерами удалился из будки. Казаки увидели, что цепи хвалынцев двинулись на противника, который встретил их редкими выстрелами. Тогда и командир 42-го Троицкого приказал своим пластунам начать движение. Красные открыли пулемётный огонь, наступающие залегли. Пришлось озаботиться артиллерийской поддержкой (а если бы с артподготовки и начать?) Пока пушки вывозились на позиции, к красным подоспели пять рот и эскадрон, снятые с участка, где приморилось наступление 2-й дивизии.
Были уже сумерки, когда завязался бой. Ночью эскадрон красных проник в тыл к хвалынцам и казакам, оба полка попали в клещи. Белых прижали к реке Сакмаре, и тут мобилизованные Колчаком крестьяне Кустанайского уезда — а их оказалось немало в 7-м Хвалынском полку — стали перебегать к противнику. Добровольческое ядро полка сохраняло твёрдость, одна из рот с отчаянным «ура!» бросилась в контратаку — и встретила весьма плотный огонь: не только неприятеля, но и перебежчиков. Разбитым белым оставалось лишь спасаться вплавь.