Доногоо-Тонка, или Чудеса науки
Шрифт:
Потом он просит пояснений. Ламандэн воодушевляется, жестикулирует, что-то чертит в воздухе.
Он извлекает том третий, раскрытый на незабвенной странице, и вручает его директору.
Тот слушает с двусмысленным выражением лица, понемногу переходящим в улыбку.
Но Ламандэн, с нахмуренными бровями, с победоносной складкой рта, хлопает по портфелю и открывает его.
«Вы увидите, господин директор, что думал о Доногоо-Тонка и его области еще десять лет тому назад великий ученый, знаменитый профессор Французской Коллегии, гений которого делает честь
Тот читает не без некоторой почтительности, как будто даже немного поколеблен, но весьма любезно объясняет, что «в настоящее время невозможно… банк и без того перегружен… крупные обязательства… безусловно очень жаль… вопрос необходимо исследовать… я буду иметь в виду… оставьте мне ваш адрес… мы посмотрим».
Ламандэн удаляется.
Он опять на улице. Несколько шагов. Еще банк. Он входит.
Повторяется предыдущая сцена, с легкими вариантами и большей стремительностью в ходе действия. Ламандэн опять пускает в ход портфель. Тот же результат.
Снова улица. Третий банк. Та же сцена, еще быстрее.
И так до седьмого банка, с постоянным ускорением ритма событий, так что седьмая сцена проносится, как видение утопающего.
2
Изнеможденный Ламандэн падает на стул в уголке бара Биар. Он спрашивает себе кофе.
Лицо его сначала выражает полную прострацию;
потом отвращение, горечь;
потом как бы иронию;
потом нечто вроде: «Могло быть и хуже»;
потом нечто вроде: «Как я им это поднес! Каков докладец!»;
потом: «В сущности, все они тряпки. Предложи я им побольше, я бы их подцепил»;
потом желание попробовать еще раз, немного погодя;
потом намерение попробовать сейчас же.
Он допивает чашку, платит, уходит.
3
Узкая улица, в том же квартале. Маленький, невзрачный банк. Ламандэн входит туда.
События протекают более или менее в обычном порядке, но без всякой поспешности.
Разница в том, что все здесь, начиная от фуражки мальчика и кончая жакетом директора, свидетельствует о неуверенности балансов и о рези в несгораемом шкафу.
Ламандэн садится, представляется, излагает, рассуждает.
Директор слушает очень терпеливо, с неподвижным лицом.
В нужную минуту Ламандэн хлопает по портфелю и извлекает том третий. Директор дает ему договорить; потом, чрезвычайно любезно:
«Само собой, ни одному слову из всего этого я не верю. Но так как вы, по-видимому, ловкая бестия, а мне необходимо на этих же днях заработать миллион, мы постараемся договориться.»
Смятенные гримасы Ламандэна. Потом широкая улыбка с той и с другой стороны. Потом сердечное рукопожатие. Они условливаются о «началах», назначают друг другу свидание в самом непродолжительном времени и расстаются не без излияний.
4
Мсье
Он встает, делает несколько шагов; но карта Америки неудержимо притягивает его к себе. Его взгляд приковывается к области Тапажоша. Это пристальный, пламенный, гневный взгляд.
И вот из этой точки на карте тихонько поднимается дымок, словно в фокусе сильной лупы.
Но кто-то стучит. Старая служанка входит с письмом.
Дорогой профессор, извините, что я все это время не давал Вам знать о себе. Но, как Вы увидите, я не пребывал в бездействии.
Вы меня бесконечно обяжете, если согласитесь прочесть в субботу, в 3 часа, для небольшого собрания капиталистов, научный доклад о городе Доногоо-Тонка и о минеральных богатствах его области.
Дело в том, что я только что основал вместе с одним очень даровитым финансистом «Франко-американское Главное Общество для украшения и расширения города Доногоо-Тонка и интенсивной эксплуатации его золотоносной области» или, короче, «Общество Доногоо-Тонка».
Я имею возможность предложить Вам за Ваш доклад гонорар в размере 5000 (пяти тысяч) франков.
К тому же, текст этого доклада будет Вам мною доставлен накануне вечером.
Портной, бельевщик, шапочник и сапожник явятся к Вам сегодня же снять мерку. Распоряжения им даны. Вам ни о чем не надо заботиться.
После Вашего доклада мой друг Лесюер сообщит в дружеской беседе о своем недавнем исследовательском путешествии в Доногоо-Тонка и о вынесенных им впечатлениях, то есть о впечатлениях, которые он не преминул бы вынести, если бы обстоятельства не задерживали его все эти годы на Монмартре.
Примите, дорогой профессор, уверение в моей почтительной преданности
На экране изображение письма, параграф за параграфом, чередуется с изображением лица мсье Ле Труадека, что позволяет нам улавливать малейшие изменения его физиономии.
5
Мсье Ле Труадек стоит, склонив голову, заложив за спину руки, в одной из которых держит письмо.
В высокой совести ученого начинается торжественная борьба.
Его лицо, порой движения руки, туловища, плеч передают нам все ее фазы.
Но с первого же мгновения зритель должен понять, что эта трагическая борьба — притворство.
В глубине, в самой глубине души у мсье Ле Труадека нет никаких колебаний. Но на поверхности — другое дело.
Он спрашивает себя: «В чем мой долг? Ибо нечего лукавить, я знаю только свой долг, я исполню только свой долг».
Но долг не всегда прост и очевиден. Это было бы слишком удобно.