Допрос безутешной вдовы
Шрифт:
Лицо Ирины было просто симпатичным, но столь умело подрисовано и подкрашено, что создавалась полная иллюзия, что говоришь с писаной красавицей. Это был как раз тот тип достаточно проницательных и в меру самокритичных женщин, которые в любой ситуации знают, как себя подать («И продать!» – обязательно добавил бы сейчас известный пошляк Ганин…). Хотя русских дам в этом плане отличает от американок и европеянок неумение вовремя остановиться. По своему достаточно богатому опыту знаю, что даже обладающие мощным сексапильно-притягательным потенциалом
– Слушаю вас? – нейтральным тоном, без недовольства, но и без особой душевной теплоты, спросила Ирина и потянула ноздрями.
Так! Ну а это что такое? Она что, пытается меня понюхать? Я же ее предупредил, что я добирался сюда из Саппоро, так что, если от меня сейчас и исходит что-нибудь неблагородное, этому есть простое объяснение. Хотя я дружу с дезодорантами и, как правило, никого никакими мерзкими запахами от себя никогда не отпугиваю, да и лука не употребляю в пищу принципиально как раз по причине исходящего от него, а потом от его едока, сверлящего нос до самых мозгов миазма.
– Вы извините, что я вот так вторгаюсь в вашу личную жизнь, Ирина, но этого требуют некоторые обстоятельства. – Я заглянул в ее красивые, но чуть подернутые душевным дискомфортом очи.
– Обстоятельства? – Над левым выразительным оком ее взлетела мастерски подведенная бровь.
– Вы простите меня за мой русский… – прикинулся я финансово несостоятельным родственником.
– У вас хороший русский – не прибедняйтесь, – тем же ровным, прохладным тоном откликнулась Ирина.
– Ну, у вашего мужа, должно быть, русский получше, нет? – Я решил рискнуть и врезать не во вздернутую бровь, а в глаз, прекрасный и беспощадный…
– При чем здесь мой муж? – Она внезапно добавила в свою речь колотого льда.
– У вас ведь муж японец, да?
– Японец…
– Ну вот, у него же есть замечательная возможность у вас русскому научиться…
– Послушайте, как вас, извините? – категорично отрезала Катаяма.
– Минамото, – напомнил я ей.
– Вы что-то про какие-то обстоятельства говорили, Минамото-сан… – напомнила мне памятливая Ирина.
– Да, я начал вам рассказывать про обстоятельства…
– А вы вообще кто? – наконец-то она соизволила понтересоваться моей профессиональной принадлежностью!
– Я майор полиции Хоккайдо. – Я показал ей свое удостоверение. – Работаю в отделе, занимающемся российскими проблемами.
– Майор? – Известие о месте моей службы энтузиазма Ирине не добавило, но и особенно не расстроило: ничего в ее поведении принципиально не изменилось, и я не без легкого разочарования отметил, что эта новость не стала для нее сенсационной и выбивающей из колеи. – Из полиции?
– Да, Катаяма-сан, я майор полиции…
– И что вам от меня нужно? – В ней явственно боролись наигранное безразличие и искренняя
– Дело в том, что на вас поступило заявление…
– На меня?… Какое заявление?…
– Да вы не волнуйтесь, Ирина. – Я с трудом удержался, чтобы не погладить ее длинные пальцы, постукивавшие изящным золотым кольцом по пустой кофейной чашке.
– Я не волнуюсь. – Она перестала терроризировать общепитовский инвентарь. – Что за заявление?
– Вы ведь на пароме в Отару прибыли?
– На пароме.
– В каюте плыли или в салоне?
– В салоне, конечно. У меня нет денег на отдельную каюту.
– Ночью или под утро вы из салона выходили?
Она не побледнела, нет, и бездонные глаза ее не забегали в паническом испуге по моим плечам, как полчаса назад у Сомы. Надо отдать ей должное: держится она великолепно – любой такой вопрос из равновесия выведет. Вот так сидишь спокойно, кофе потягиваешь, серых чаек за окном считаешь, и тут вдруг к тебе подходит полицейский-ясновидящий и в лоб интересуется твоими интимными подробностями минувшей ночи. А она держит себя в руках замечательно, только с ответом немного затянула…
– Так выходили или нет?
– Я не понимаю вашего вопроса. – Она, что вполне логично для рациональной женщины, попыталась выиграть несколько секунд для того, чтобы сообразить, как ей вести себя в сложившейся ситуации.
– Я извинился перед вами за свой русский. – Я великодушно подарил ей эти несколько секунд. – Может, мне лучше по-японски спросить?
– У меня японский гораздо хуже вашего русского, – мотнула она головой, и я вдруг поймал себя на непреодолимом желании того, чтобы костяная заколка из ее волос выскочила и с этим манящим движением головы взметнулись бы и рассыпались по плечам ее волосы. Но заколка держалась крепко. – Я хочу знать: почему вы вдруг интересуетесь моей поездкой на пароме?
– Я же сказал: заявление на вас написали…
– Да, но вы не сказали, что за заявление!
– А вы не ответили на мой вопрос относительно того, выходили вы под утро из салона или нет…
– Долго будем с вами друг друга футболить? – Ирина резко прервала начавшуюся перепалку.
– Так выходили или нет?
– Выходила! – бросила она мне в лицо и демонстративно отвернулась к окну.
– Зачем, если не секрет?
– Да какое, в конце концов, вам дело? – не удостаивая меня взглядом, поинтересовалась она.
– Я же говорю вам, заявление на вас написали.
– И что на меня заявляют?
– Что вы в море мешки бросаете… – Я постарался как можно внимательнее отнестись к ее реакции на это сообщение, но видимых изменений в ее экстерьере не произошло.
– Мешки? – Она вновь повернулась ко мне.
– Да, мешки.
– Мешок был всего один. – Смятение, видимо крепко ударившее по ее внутреннему миру секунду назад, ей удалось быстро преодолеть.
– Да, верно, в заявлении так и сказано.
– И кто на меня стукнул?