Допуск на магистраль
Шрифт:
Янкан принял не сразу. Стояли перед красным сигналом светофора, ждали. Слава, несколько раздраженный помехами в пути, был не в духе и на расспросы Петьки — как жизнь, что нового? — неопределенно пожимал плечами: ничего, мол, но могло быть и лучше. От разговора о себе уходил, рассказывал о других:
— Ковалев?.. Георгий Никитович «серебряное» звено в Тынде укладывал. С бригадой Гуреева. Как часы сработали. А Петр Тихонович... Помнишь Москаленко? Суп харчо на Пурикане варил — объедение... Так он уехал. Обратно, на Кавказ. К своей красивой жене.
— А хотел ее сюда привезти, — вспомнил Петька.
— Хотел.
Он подчеркнул это — о квартире, — не обвиняя, а сочувствуя Москаленко. Петьке почудилось, что и сам Слава чем-то обижен. Хотел вызвать на откровение.
— Полтора года назад ты вроде веселее был...
— Спрашиваешь! Тогда на укладке работали. A когда укладка, самые трудные будни — праздники. Сейчас — грузы таскаем. Нужное дело, да не то. Укладку другие ведут.
Говорил он с заметной горечью, и Петька его понимал. Вспомнил опять ночь, высвеченную прожекторами, махину ПВК — поезд-кран, только что положенные пролеты моста и дружеское участие Владислава, искренне желавшего ему удачи. Теперь Петьке самому хотелось успокоить его, хотя бы словами. И он сказал банальную, в общем-то, фразу, какой успокаивали в свое время его, какую говорят всем, кому не удается попасть на самые горячие точки магистрали.
— БАМ-то большой, — сказал он. — Успеешь еще... — и почувствовал неловкость. Кого он, собственно, успокаивает? И кто он сам, чтобы позволить себе это? Владислав Пронин — бамовец со стажем и уже сейчас имеет право говорить: «Мы проложили дорогу». Ведь Бам — Тында — вот она, работает, тащит несметные грузы для магистрали...
— Да ладно, — согласился Слава. — Это я так... Вот, братья приехали. Теперь почти вся семья здесь. — И рассказал, что Александр — в Кувыкте, прорабом, Геннадий — в Тынде. А на днях приезжает, отслужив в армии, младший, Иван.
Петька вспомнил, что и отец у Владислава — машинист первого класса. Династия... Кстати, спросил о машинисте, который сейчас вел состав — как фамилия, давно ли Владислав ездит с ним.
— Фамилия? — удивился он. — А ты не знаешь? Слепцов... — И выжидающе уставился на Петьку.
Тот промолчал. Слепцов так Слепцов — мало ли какие бывают фамилии.
Но Владислав чего-то ждал от него и, не дождавшись, грубовато спросил:
— Газет не читаешь?
Все, что касалось БАМа, Петька читал жадно. Конечно же не пропустил и многочисленные корреспонденции с митинга, посвященного открытию рабочего движения на ветке Бам — Тында. И все-таки он не знал, что если машинист Ковалев на торжественной укладке завершающего, «серебряного», звена управлял тепловозом, а бригадир Гуреев, «пришивая» со своими ребятами это звено к полотну, вбил последний, «серебряный», костыль, то машинист Анатолий Слепцов, с которым Петька сегодня гонял чаи, привел в Тынду первый — «сквозной» — поезд.
Он конечно же понимал, что не каждому выпадает такая честь, а уж кому выпадает, тот наверняка этой чести достоин. И радовался тому, что еще увидит Слепцова.
Они все сидели, покуривали, толковали, как старые приятели. Петька достал свои «корочки», не без гордости показал. Наткнулся в кармане на сверток с бурятским сувениром, пошутил:
— Хороший человек. Уль-Тынг. Счастье приносит...
Владислав бережно-уважительно взял его в руки, стал рассматривать. И тут громыхнула дверь, звенящий женский голос позвал:
— Терехов!
Петька обернулся, не понимая, в чем дело.
— К селектору! — крикнула женщина. — Из Тынды звонят. — И исчезла. Спрыгнула со ступенек, проваливаясь в снег, побежала вдоль состава.
Петька стоял в растерянности, а Владислав, посмеиваясь, показывал на лесовичка:
— Это он. Счастье приносит... Кто у тебя в Тынде?
— Никого, — ответил Петька. — Перепутали...
— Иди, иди, — подтолкнул Владислав, — Дежурная по станции приходила. Шутить не будет.
Петька сунул лесовичка обратно в теплый карман и побежал за ней следом, все еще недоумевая, уверенный: не его это, ошибка... Но когда влетел в просторный вагончик-станцию, когда брал долго ждавшую его на столе трубку, уже догадывался: Лена... Неужели она? Как нашла?..
В трубке зашумел-заворчал нарочито сердитый мужской голос:
— Катаешься там, старик, на работу не торопишься...
— Кто вам нужен, — не понял Петька, — Я посторонний.
— Посторонний уже? Ну, хорош...
— Потанин! Ты, что ли?.. Ну и ну...
Потанин был скуп на слова. Ничего не объяснил, торопился.
— Ладно, старик. Пока. Тут вот тебе пару слов хотят...
И. тогда он услышал Лену. Запомнившийся с первой встречи округлый, быстрый говорок, характерное придыхание. Знакомы, значит, повял он..
— Как, поедешь-то? — смеялась а трубку Лена. — Мост на сто девятнадцатом провалился.
Ну и шуточки здесь, на БАМе.
— Отремонтируем и проедем, — не растерялся Петька.
— Не слышу! Не слышу! — закричала Лена. — Ты, когда говоришь, клавишу там, на трубке, нажимай. Нам разрешили... Что? — спросила она кого-то рядом и ответила послушно: — Сейчас... Петь! Петя! — закричала опять. — Все! Нельзя больше... До свидания. Спасибо, — поблагодарила она того, рядом, видно, диспетчера. И в трубке зашелестело, защелкало. Связь оборвалась.
Петька вышел, из вагончика сияющий.
Глава XIX
По соседству с Аносовской
Локомотивные бригады менялись именно, здесь, на Янкане. Передав сменщикам длиннохвостый тяжелый состав, а с ним и свои обязанности, машинисты и помощники с обеих машин уходили отдыхать в Аносовскую, название которой не было теперь для Петьки абстрактным, будило воображение и рисовало легендарный образ горняка — инженера Николая Павловича Аносова, здесь, на Янкане, и в долине Джалинды сто лет назад открывшего золото.
Стояла она недалеко, за лесом, и Петьку тянуло туда, хотелось глянуть на светлые ее дома и прямые улицы, узнать, что изменилось, как смотрится она в зимнюю пару. Хотелось отыскать журналиста и плотника Володю Малькова, Гришу Лободу, Валеру Стасенко, Олега Костюкова — «дерзких» парней — мостостроителей, артистов из «Серебряного звена», которые, впрочем, наверняка, работали уже где-нибудь севернее или восточнее Тынды.
Если бы поезд уходил по расписанию и времени до отхода хватало, Петька сбегал бы по морозу в поселок. Но гарантии, что успеет вернуться, не было, и он, чуть проводив Слепцова и Славу и успев при этом ознобить уши, вернулся на станцию, уже сейчас довольно большую, с высокими коробками будущих домов, голубыми, зелеными, желтыми временными домами-вагончиками.