Дорога без тебя

Эдриан Лина

Старцев вдруг встает, отставляя бокал на столик рядом. Подходит ко мне вплотную. Его пальцы легко касаются щеки, скользят ниже, по шее, очерчивают ключицы, еще ниже, к груди. Я начинаю дрожать, когда его пальцы дотрагиваются до напряженного соска — сначала одного, потом другого.

— Ты специально провоцируешь, не надевая лифчик? — звучит хриплый, пронизывающий голос.

— А ты привез меня сюда, чтобы потрахать? — резко говорю в ответ.

Сама от себя не ожидала. Почему-то я злюсь на него. Сложно понять почему. Может быть, потому что меня выворачивает

из-за него, а для него все как будто бы просто. А я хочу… чтобы по-настоящему. Сейчас, здесь, с ним все было бы взаправду. А между нами не было этого тягучего, адского прошлого, в котором столько непонимания и обид.

Старцев хмурится.

— Трахаться мы, конечно, будем. Но позже.

От его низкого, тягучего голоса сводит судорогой низ живота, а пальцы на ногах непроизвольно поджимаются.

“Трахаться мы, конечно, будем” — как набатом звучит в голове, когда мы выходим из дома и идем куда-то, а Тимур крепко сжимает мою руку, не отпуская от себя ни на шаг.

Глава 18. На берегу океана

Ужин на берегу океана. Слишком романтично. Стол красиво сервирован и окружен свечами по всему периметру. Мягкий шум волн вместо музыки. Чересчур идеально и абсолютно неуместно.

— Зачем это все? — хмурюсь, еще больше злюсь.

Тимур ничего не отвечает, тянет меня за собой. Отодвигает стул, помогает сесть, а сам располагается напротив. Он расслаблен, доволен происходящим. Даже слегка улыбается. Что с ним такое, черт возьми? И что он творит?

— Я соскучился, — говорит просто, обезоруживающе.

Я практически давлюсь воздухом от неожиданности. Забываю, как дышать. Как у него все просто. Наверное, у Старцева каменное сердце. Он не понимает или не хочет понимать, как много боли причиняет мне своим поведением. Но я молчу. Упрямо смотрю в темные глаза. Он ожидает моей реакции, наблюдает. А мне хочется нагрубить, накричать, что-то кинуть в него. Пускай уж лучше будет холодным, жестким, чужим, чем таким.

— А я нет, — все-таки вырывается тихое из моих губ.

Он усмехается, но беззлобно. Будто я его веселю.

— Мы не будем сегодня воевать, Саш. Мы будем заключать перемирие.

— С чего бы?

— Потому что я так решил, — спокойно и уверенно.

Да уж. Он решил. А что думаю я, его, наверное, не очень-то и беспокоит? Невыносимый, сложный, упрямый.

— А я, может быть, решила иначе? — дерзко вскидываю бровь.

— Жаль… — его губы растягиваются в улыбке. Не в усмешке, а настоящей улыбке. — Жаль, что ты до сих пор не запомнила, что мои решения не обсуждаются.

— Вот именно… Не обсуждаются, не выполняются, не существуют.

Он рассмеялся. Его настроение начало передаваться и мне, я почувствовала, как тоже невольно начинаю улыбаться. Даже эта пикировка между нами сейчас какая-то ласковая, беззлобная. Такой Старцев сейчас… расслабленный, довольный. Будто все идет как надо, как нельзя лучше. Наверное, я бы даже могла сказать, что он счастлив. Не знаю, что стало причиной таких эмоций. Почему текущая ситуация его так радовала? Но

такого Тимура я видела слишком редко.

Нам принесли еду, и я нехотя начала ковыряться в тарелке. Аппетита не было, чересчур уж много эмоций и переживаний испытано сегодня.

— Вижу, ты не голодна.

Я вскинула голову, поймав внимательный взгляд Старцева. Неопределенно пожала плечами. Он взял предусмотрительно открытую бутылку вина со стола, наполнил бокалы. После нескольких терпких глотков мне стало немного легче.

Старцев встал, протянул руку.

— Давай потанцуем?

— Здесь? — я растерянно начала озираться по сторонам. — Без музыки?

— Саааш, — мягко растянул он мое имя, — расслабься.

Я вложила свою руку в его и послушно встала. Он уже второй раз предлагал мне расслабиться, видимо, я действительно была слишком напряжена. Настолько, что это было видно невооруженным взглядом.

Он прижал меня к своему телу, плотно, жестко. Сначала мы просто покачивались. Сложно было это назвать даже танцем. Я чувствовала себя странно и глупо — не хватало музыки. Неожиданно я услышала, как Старцев начал напевать. У него был глубокий, хрипловатый голос, от которого по телу сразу же разнеслись мурашки. Он кружил меня, продолжая тихо петь. Это было так необычно, странно, прекрасно. Так не похоже на Тимура, которого я знала — вечно серьезного, молчаливого, закрытого. Непроизвольно я начала слабо улыбаться, наслаждаясь звуком его голоса.

“И мы лежим раскаленные в темноте

И в чёрном небе летит твоя тень

Забудь обо всех, кто тебя целовал

Танцуй под мои слова”.

Так было хорошо в этот момент. Как никогда прежде. Босыми ногами по теплому песку. Тимур то прижимал меня, то крутил, тихо напевая под нос.

В какой-то момент он сжал в объятиях крепко, близко и замолчал, вглядываясь в мои глаза.

— Арбенина? — тихо спросила я.

— Да. Я знаю, как ты ее любишь.

Я перестаю улыбаться, а внутри что-то начинает невыносимо дрожать.

— А еще… — он мягко проводит по щеке, обводит контур губ, — ты любишь апельсиновый сок. Твой любимый цвет — зеленый. Прямо как цвет твоих глаз. Твой любимый фильм — “До встречи с тобой”. Ты заставила меня посмотреть его трижды, — он улыбается, продолжая нежно водить по моему лицу.

Я чувствую дыхание Тимура на своих губах. Дрожу. Мне больно. Не знаю почему и из-за чего, но невыносимо больно.

— Зачем ты так? — хрипло, с надрывом спрашиваю.

— И еще… — он прижимается своим лбом к моему, — я надеюсь, что ты до сих пор любишь меня.

Я вздрагиваю в его руках. Оглушенная, ослепленная. Резко дергаюсь. Он отпускает. Разворачиваюсь и бегу прочь. Подальше. Чтобы ни видеть, ни слышать, ни знать.

Так нельзя. Нельзя так, как он. Стрелой прямо в сердце. Нельзя так ранить, издеваться, истязать. Нельзя.

Старцев догоняет меня, дергает за руку, и я практически падаю от резкого движения. Он ловит, крепко сжимая. Мы смотрим друг другу в глаза.

— Зачем это все? — в который раз за сегодняшний день повторяю вопрос.