Дорога домой
Шрифт:
– Я ведь не могу улететь без Бонни! – Ее голос дрожал, и она уже собиралась отказаться от перелета. Я еще никогда не видел ее такой растерянной.
– Но разве завтра тебе не нужно присутствовать на суде? – спросил я.
– И правда! Я совсем забыла об этом. Завтра состоится рассмотрение апелляции в Верховном суде! Его нельзя отложить… Но ведь я не могу бросить Бонни здесь одну! – Я едва мог вынести отчаяние в ее голосе, однако для меня дело было ясным.
– И тем не менее ты не можешь остаться на Гран-Канарии! – возразил я. Собака, возможно, и была важной, но работа была важнее.
– Не
Эллен взвесила все «за» и «против» и с тяжелым сердцем все-таки решила вернуться в Германию.
День, который так хорошо начался для нее, закончился печально, очень печально.
…верните же мне Бонни
В последующие недели в отношениях между мной и Эллен воцарилась мрачная атмосфера, точнее их практически не было.
Несмотря на все поиски, Бонни и след простыл. Из Германии Эллен отправляла многочисленные объявления о пропаже, а ее дядя Эгон, который доживал свой век на Гран-Канарии, обклеил половину города листовками с надписями:
Perro corre! Perro corre!
Alta recompense
Por favor ilame de… [1]
Мне было ясно, что когда-нибудь Бонни найдется, потому что на ней был ошейник с адресом Эллен. Да и Эллен сперва была настроена оптимистично, однако время уходило, а вместе с ним и ее уверенность.
– А если с ней что-то случилось? Может быть, ее сбила машина? Может, она заблудилась и голодает?
О чем бы мы ни говорили с Эллен, разговор всегда сводился к Бонни. Она либо размышляла, что произошло с псиной, либо вспоминала, что они вместе пережили. Как только я узнал, что Бонни к тому же имела чип, я не мог поверить, что маленькая беглянка могла потеряться.
1
Пропала собака! Пропала собака! Обещаем значительное вознаграждение. Просим обратиться по телефону… (Здесь и далее примеч. пер.)
– Но кто знает, станут ли ее осматривать и искать отличительные знаки! – возразила Эллен. Мы сидели в кухне, и разговор снова зашел о пропаже собаки. – Я схожу с ума при одной только мысли, что она где-то лежит одна, тяжело раненная, и ей некому помочь!
С каждым днем, проведенным без новостей о Бонни, Эллен беспокоилась все больше. Мне особенно запомнилась ее фраза:
– Когда я вижу корзинку Бонни, невольно представляю, как она сейчас войдет в комнату и уляжется в ней.
Скоро я уже не мог это выносить и раздраженно воскликнул:
– Тогда выбрось уже эту корзину!
– Ни в коем случае! Это означало бы, что я о ней забыла, разве ты не понимаешь?
– Послушай, ты ведешь себя словно родитель, потерявший ребенка. Пока не выяснится, что случилось с чадом, он все оставляет по-прежнему, часто даже не убирает в детской комнате, – авторитетно заявил я. – Но ведь Бонни – собака, а не человек!
Разумеется, Эллен совершенно не понравились мои рассуждения.
– Ты такой бездушный! – в ярости заявила
– Лишь потому, что сделал объективные выводы? Но ведь это факт, что собаки являются животными!
– Мне не нужны твои чертовы рассуждения или факты, мне нужно твое понимание и сочувствие, если ты вообще знаешь, что это такое! – После этой гневной тирады она выбежала из комнаты.
– Но ведь я и хочу тебя утешить! – попытался успокоить я Эллен, следуя за ней в гостиную.
– Да что там, тебе плевать на мои чувства.
Конечно, такого упрека я не понял и мы поссорились. А под конец Эллен не выдержала:
– Тебе лучше сейчас уйти и оставить меня одну!
Что я и сделал.
Дома, уже в постели, я все еще кипел от злости, ведь она упрекнула меня в том, что я бесчувственный чурбан, и это задело меня. Когда я уже почти упокоился и практически уснул, зазвонил телефон.
– Почему ты уехал домой и оставил меня одну? – услышал я укоризненный голос Эллен.
Я рассердился.
– Разве ты не сказала, что мне нужно уйти?
– Ах, дорогой, я так и сказала. Но на самом деле я просто хотела, чтобы ты меня утешил.
И мне пришлось снова поспешно одеться и проехать двадцать километров, чтобы добраться к ней. Я заварил ей чай и крепко обнял.
– Прости, что я оставил тебя!
Мне было действительно тяжело видеть горе Эллен, но, поскольку мое отношение к собакам в целом и к Бонни в частности было не самым лучшим, я довольно сдержанно сочувствовал пропаже маленького песика. И ссора разгорелась с новой силой.
– Мне кажется, тебя совершенно не интересует участь Бонни! – услышал я пару дней спустя, когда мы сидели в гостиной за бокалом вина.
– С чего ты взяла? – ответил я и тут же понял, что попался.
– Потому что ты играешь на планшете!
Я действительно вполуха слушал ее и просматривал почту.
– Мне искренне жаль, что это произошло, но именно поэтому я не хочу в сотый раз слушать историю о том, как ты забирала Бонни из приюта для животных. Ведь я люблю тебя, а не твою собаку! – вырвалось у меня.
– Речь идет не о Бонни. Ты вообще меня не слушаешь, когда я рассказываю то, что тебе не интересно! – воскликнула она, и вот мы уже опять в ссоре, которая к Бонни и не имеет отношения.
В ответ я упрекнул ее, что собака для нее важнее, чем наши отношения. Мы даже отказались от уже забронированной поездки в Берлин, потому что Эллен хотела постоянно быть дома на тот случай, если кто-то позвонит с Гран-Канарии. А когда звонил телефон и я не успевал поднять трубку, в мой адрес снова сыпались упреки:
– Это мог быть звонок из Испании!
Я снова не сдержался:
– При всем моем понимании, Эллен, Бонни – это не человек!
– Но она часть семьи! Почему я вообще взяла Бонни на Гран-Канарию? Ведь с ней мог посидеть ты! Но нет, именно на той неделе у тебя все было расписано по минутам! Тебе никогда не нравилась Бонни! – выкрикнула она и, должен признать, была права.
– А что я должен чувствовать к животному? – Я попытался неубедительно отговориться.
– Животному? Это ведь Бонни! – отчитывала она меня и добавила: – Если бы не ты, Бонни уже давно бы нашлась! Потому что я не стала бы возвращаться в Германию!