Дорога к «Черным идолам»
Шрифт:
Веня вновь вышел в ночь. С минуту он стоял у забора, прислушиваясь и принюхиваясь, как шавка. Поселок был тих. В доме Дормидонтыча, на краю деревни, светилось окно.
Веня посмотрел на голец, где под темными, едва различимыми силуэтами идолов ниточкой вился по белому склону серпантин дороги.
Дорога эта петляет меж гор, а они пойдут напрямик и сумеют перехватить машину далеко от поселка. Завтра к вечеру встретятся с шофером.
Иван Сажа!.. Лисков, вернувшись в поселок, впервые узнал о нем от Нины. Это ее шофер… А хороша стала девчонка, глаз не оторвать. Длинноногая,
В клубе, где собрались несколько парней и девчат, — вся поселковая молодежь, Лисков расхрабрился и решил, что хватит этой цаце разыгрывать из себя недотрогу. Нина вырвалась, отвесила оплеуху и сказала, что если Лисков не отстанет, то она при случае познакомит его с Иваном. Пришлось отстать: Иван-то ростом с телеграфный столб. Дылда.
Укрываясь тенью забора, Веня прокрался к дому Дормидонтыча, где желтело окно. Приникнув к стеклу, он увидел у плиты, уставленной кастрюлями, раскрасневшуюся, озабоченную Нину. Теперь он уже никогда не сможет встретиться с ней!
«Ну, погоди… Ты и твой Иван», — со злобой, беззвучно шевеля губами, сказал прыщеватый владелец самородка.
Нина подняла голову. Веня отпрянул и, пригнувшись, помчался к своей избе, где ждал его грозный шеф.
Через час они были высоко в горах. Шли напрямик, меж камней. Снег, выпавший за день, подсвечивал путь.
Над головой, на отвесной скале — казалось, рукой можно было достать, — застыли «Черные идолы». Они подпирали низкие тяжелые облака, движение которых угадывалось в темноте.
Лисков посмотрел на поселок, придавленный сибирской ночью. Маленьким желтым пятнышком горело окно. Черт бы вас подрал всех там, внизу!
Лисков ударил сапогом камень, лежавший на краю обрыва. Камень свалился вниз, и тотчас загудела осыпь.
— Ну, ты, без шума! — проворчал Эмик.
Они поднялись еще немного и перевалили через хребет.
Уже начало светать, когда Нина поднялась на гольцы и вышла к дороге. Внизу, как спичечные коробки, лежали дома. Даже остроконечные пирамиды терриконов, пестрые, в белых пятнах снега, казались игрушечными песчаными горками.
Ветер смел все следы со склона, засыпал их свежим снежком. Нина шла по дороге, вглядываясь в избитую колею.
Кто же все-таки те двое? Почему бежали из поселка? Девушке казалось: вот найдет их, и откроется загадка трагедии, и будут спасены старатели.
Метрах в пятидесяти под обрывом, среди камней — помятая кабина грузовика. Пять лет назад здесь разбилась машина. Шофера занесло на глинистой дороге.
Ох, нелегкую работу выбрал себе Иван!
Нина остановилась под карнизом, на котором застыли идолы. Здесь свист ветра был оглушительным, разноголосым. Но на дороге — затишье.
Снег здесь лежал нетронутый, пушистый, пахнущий горной свежестью.
Девушка застыла в оцепенении, увидев на белом, ровном, как асфальт, участке цепочки следов. Снег выпал недавно:
Нина выросла в семье охотника, сама немало бродила по тайге и умела читать следы. По цвету земли, по закраинам отпечатков, по воде, что скапливается в углублениях, можно точно определить, когда проходил человек. Скажем, если мутна жижица, совсем недавно оставлен след.
Охотник шагает мелко, сторожко, мягко ставит ногу и не оставляет после себя переломанных сучьев. Случайный прохожий ступает наобум. Спешит человек — значит, каблук вдавлен с силою, с маху.
На снегу и того легче разобраться в следах.
Двое прошли часа два назад, не больше — снег в отпечатках белый, чистый, его не успело занести сероватой порошей.
Вот останавливались, отдыхали. Вмятины от рюкзаков. Два овальных тонких отпечатка прикладов. Окурок.
Девушка пошла по следам дальше.
Двое свернули с дороги, двинулись напрямик через тайгу в направлении Чурыма.
Следы привели Нину к глубокому каньону, пробитому в скале Бурмушанкой, которая, наверно, была когда-то могучей, крутой рекой, а сейчас шелестела мирным ручейком. Клинообразное, с отвесными, мало-помалу сходящимися внизу, у реки, скальными стенками ущелье хорошо знала вся поселковая детвора. Его называли «телефоном». Ущелье обладало удивительной способностью усиливать и передавать далеко, из края в край, малейший звук. Еще девочкой Нина бегала сюда со сверстницами: они затеивали звонкоголосую перекличку.
Нина прыгнула на влажный, запотевший валун, округлая спина которого торчала из воды. Нога неожиданно соскользнула с камня, и девушка, не удержав равновесия, упала в воду.
Словно бы гигантская булавка вонзилась вдруг в ступню, пониже щиколотки. Боль огненным поясом охватила ногу. Нина привстала и, хромая, вышла из ручья. Ступать она могла: значит, не перелом, а вывих.
Она присела на камень, прислушалась. Каньон казался высоким коридором, серое, чуть тронутое белесым рассветом небо лежало на закраинах обрыва, как потолок.
Девушка явственно услышала шаги. Туп-туп-туп. Будто великаны шагали по камням. Нина прижалась к скале. Это могли быть только они. Те двое.
Шаги смолкли. Какая-то птица вспорхнула неподалеку, взлетела вверх, словно подброшенный камень, и тотчас ущелье зашелестело, зашуршало взмахами гигантских крыльев.
На том конце каньона, скрытом сумерками, звякнуло ружье. Кто-то чертыхнулся.
— Ты что, Лисков? — послышался басовитый голос.
— Почудилось…
Чиркнула спичка. Пятнышко желтого света, округлое, как одуванчик, зародилось в утренней мгле и тотчас исчезло.