Дорога к «Черным идолам»
Шрифт:
Сегодняшний рейс был самой обычной работой. Иван вез мощный запасной насос на новый прииск под названием Дражный. Трое суток он находился в пути и успел устать.
Иван смотрел на расстилавшуюся внизу тайгу и вглядывался в нее. Перед ним словно была любимая книга, к которой он вернулся после долгого перерыва. Он видел тайное и неприметное движение жизни в осенних лесах. Вот по озеру, оставляя два длинных, усами расходящихся следа, проплыла ондатра. Бултыхнулась черная утка, турпан. Огненным росчерком мелькнула белка… Есть белка в тайге. Хорошо.
Но вдруг над гольцами, в облаках, зародился какой-то
Самолет!
Вот он пробил облака, голубым комочком скользнул в широкую долину Малой Чучи и повис над ней, замедлив полет, как птица, высматривающая одной ей известную цель.
«Откуда мог взяться самолет? — подумал водитель. — Здесь нет никаких трасс. Что он там высматривает, над рекой? Может, геологи заплутали?»
Иван решил впредь быть повнимательнее. Он тронул свой ЗИЛ и откинулся на сиденье. Дорога шла вниз. Гольцы, медленно поворачиваясь, следили за муравьиным бегом машины.
Грузовик спустился к реке, разбил утренние забереги и, отфыркиваясь, вылез на кручу. Здесь к старой, ободранной лиственнице была прибита доска. На ней химическим карандашом кто-то вывел «пос. Шалый Ключ» и нарисовал стрелку.
Если бы его не ждали в Дражном, Иван с радостью повернул бы руль и двинул свой грузовик туда, куда указывала стрелка. Потому что там, в поселке, жила Нина.
Эх, сибирские расстояния! «Живем в одном районе». А район — пятьсот километров от края до края. Пятьсот километров тайги и гор. И дороги — кошмарный сон, а не дороги… А все-таки кажется, что она рядом. Она. Нина.
…Сидела на скамейке девушка и ревела, закрывшись книгой. Это было в большом городе, где люди торопливы и деловиты.
Иван два раза прошел мимо скамейки; стараясь оставаться незамеченным, что было нелегко при его росте.
«Отчего ревет? — думал Иван, медведем ворочаясь в толпе. — Может, хулиганы обидели? Мачеха побила? Может, обокрали, а на дорогу денег нет? Мало ли».
Присел на скамейку, не зная, с чего начать. Девушка подняла мокрое лицо — смуглое, самолюбивое, каре-зеленые глаза двумя темными щелками, двумя провалами в пугающую неизвестность. Он ожидал увидеть зареванную дурнушку и оторопел слегка, поежился. Брякнул:
— Ну, чего ревешь-то?
Девушка поджала губы и вытерла глаза. Щелочки глаз вдруг открылись и поглотили весь мир. Иван даже испугался ее неожиданной красоты.
«Ты пришел как друг, я понимаю», — сказали глаза девушки. А вслух она сказала сухо и резко:
— Я провалилась на экзаменах. Не приняли. Надо уезжать.
— Вот уж не повод, — сказал Иван.
Она удивилась искренности его тона. Это не были пустые слова.
— Вот уж не повод! Сдашь еще! — он посмотрел на упрямые складочки в уголках ее рта. — Безусловно. Вот я не реву. А я бросаю институт и еду домой, в Чурым.
— Постой, ты из Чурыма? — спросила девушка. — Так ведь я тоже. Но почему ты бросаешь институт? — сказала она озабоченно. Они обменялись ролями, чувство
Иван рассказал о своих заботах позднее, когда они, молчаливо и просто признав необходимость дружеского союза, бродили по городскому парку и смотрели на Ангару, на сопки, которые напоминали им родные горы.
В институт Ивана привел случай: на спортивной площадке его заприметил тренер «Буревестника». В демобилизованном ефрейторе тренер угадал будущего боксера-тяжеловеса. Иван не собирался оставаться в городе, но тренер сумел его уговорить. Он даже родне шофера написал: вот, мол, какие перспективы открылись перед парнем. Диплом, квартира, хорошая зарплата и чемпионское звание.
Родня поднажала. Иван поколебался и согласился. Тренер помог распахнуть неуступчивые институтские врата.
Учился Иван старательно, но боксерские успехи сопровождали его только до первых настоящих боев. Он не обладал спортивной злостью и вел себя на ринге с благодушием, которое допустимо лишь за вечерним самоваром. Кулак, силу которого ученый тренер оценивал в четыреста килограммов, был безобиден, как подушка.
Парень тосковал по машине и горам. Кто же должен оставаться в Чурыме, Маракане, во всех знакомых и незнакомых поселках и деревнях, размышлял Иван, если все отправятся выбиваться «в люди» и осядут в удобной городской жизни, как тополиный пух на воде? Кто же будет тогда водить машины, срезать маральи панты, собирать живицу с лиственниц и доить коров?
«Я шофер, — повторял Иван. — Я шофер, и мое место — та м…»
Он подал заявление и был отчислен из института.
— Что ж, мы уедем в Чурым и там будем встречаться, — сказала Нина, впервые выслушав сбивчивый рассказ своего нового друга.
Встретиться им пришлось лишь два раза, когда шоферу удалось получить путевку в Шалый Ключ. Машины редко ходили в старательский поселок.
Иван опасался, что их робкая, едва успевшая зародиться любовь погаснет, придавленная расстояниями и тайгой.
…Указатель с чернильной надписью «Шалый Ключ» остался позади. Иван, взбудораженный воспоминаниями, не думая, вертел баранку. Дизельный двигатель в кузове подпрыгивал на выбоинах и обиженно кряхтел, расшатывая доски.
— Нет, я приеду к ней еще раз и все скажу, — решил Иван. Указатель со стрелкой все еще стоял перед его глазами. — Обязательно приеду!
Дорога вышла в широкую долину, пропитанную, как губка, влагой. Рыжая трава колыхалась под ветром, открывая окна свинцовой затхлой воды. Горы здесь расступились, чтобы сомкнуться в скрытой мглой дали. Грузовик запрыгал на кочках.
И тут шофер снова увидел голубой «ЯК». Он летел над болотистой долиной — одинокая осенняя птица. Порывы ветра сносили его, но самолет, покачивая крыльями, возвращался на прежний курс.
Летчик, наклонив машину, высматривал что-то. Иван выключил мотор и встал на подножку.
Вот самолет клюнул носом и стал резко снижаться.
«Может, бензин кончился?» — подумал Иван и отчаянно замахал рукой.
— Кочки здесь, кочки! — закричал он летчику.