Дорога к дому (Трудный клиент)
Шрифт:
– Вовсе он не пытается раздуть дело федерального масштаба.
– Он близок к этому.
– Но должна быть причина его зацикленности на этом.
– Он же назвал тебе эту причину. Мотивы Орена.
Кэролайн посмотрела на дочь всепонимающим взглядом, который так хорошо удается всем матерям.
– Что? – спросила Берри.
– Ничего. Не обращай внимания…
– Что? – уже требовательнее воскликнула девушка.
Кэролайн покачала головой.
– Мне пришла вдруг в голову дикая мысль. Возможно, абсолютно безосновательная. Извини, что перебила тебя. Что ты там говорила?
Прекрасно понимая, что ее мать чего-то недоговаривает, слегка надувшаяся Берри попыталась вспомнить, на чем остановилась.
– Я не собираюсь носить власяницу кающейся
– Никто не придал бы такого значения этому твоему роману, если бы ты рассказала о нем сразу, – заметила Кэролайн.
– Согласна, – признала ее правоту Берри. – Надо было выложить все начистоту.
– Почему же ты этого не сделала?
– Из-за Аманды. Я не знала, рассказывал ли ей Бен о нас всю правду, но мне казалось, что вряд ли. И мне не хотелось обрушивать на нее сведения о нашей прошлой связи в то время, когда бедняжке приходится волноваться из-за ранения мужа, операции и всего остального. Я боялась, что, рассказав о нас с Беном Скаю, открою ящик с червями, которые тут же расползутся. Я хранила молчание, щадя чувства Аманды и желая избавить Бена от размолвок с женой, которую он любит и которой восхищается. И вот благие намерения обернулись против меня.
– Отныне я советую тебе ничего не скрывать от Ская, – тихо посоветовала Кэролайн.
Берри опустила руку и посмотрела матери прямо в глаза.
– Ты думаешь, мне следует рассказать ему, например, о своем позавчерашнем телефонном звонке Орену?
Кэролайн была в шоке от услышанного.
– Телефонном звонке?!
– Я звонила Орену в четверг днем. Мы проговорили несколько минут.
– Не понимаю. Ты же приехала сюда, чтобы убежать от него. Так зачем тебе понадобилось ему звонить?
– Чтобы извиниться.
– О, господи, за что же?
Берри передвинулась к другому краю кровати и спустила ноги на пол. Подойдя к окну, она стала смотреть на озеро, хотя в стекле было видно сейчас только ее собственное отражение.
– Чтобы объяснить тебе это, надо рассказать о том, что было раньше. Ты помнишь?.. Ну конечно, ты помнишь. День моего большого взрыва.
Кэролайн ничего не сказала. Берри повернулась и посмотрела на мать. Та сидела, смущенно разглядывая свои руки.
– Ты была расстроена, Берри, – наконец сказала она. – И тебе было из-за чего расстроиться. Ты не имела в виду то, что сказала тогда.
– Не оправдывай меня за то, чего нельзя простить, мама. В тот момент я имела в виду именно то, что сказала.
В тот день один из коллег Берри получил благодарность от менеджера по работе с клиентами. И тот же менеджер раскритиковал работу Берри и отверг все ее предложения по исправлению ситуации.
Усталая и сердитая, Берри нашла свою мать в агентстве недвижимости и полчаса изливала на нее свое раздражение. Она говорила о том, сколь несправедливой была критика, и о том, какой серой и неинтересной была на самом деле кампания, которую похвалили.
– Это говорит только об одном: у менеджера совершенно нет вкуса! – в гневе вещала она. – А мне пришлось отвечать перед ним. Мое положение в компании зависит от мнения этого идиота!
Кэролайн пыталась успокоить дочь, но Берри не желала понимать ее замечаний. Она проигнорировала слова матери о том, что ей надо двигаться дальше и не позволить этой незначительной неприятности стать большим препятствием на пути к ее дальнейшему развитию.
– Ты работаешь усерднее, чем любой, кого я знаю, – говорила Кэролайн. – Ты – самый преданный делу работник этой компании. И ты талантлива. Рано или поздно нужные люди заметят это, и твоя работа и твое терпение будут вознаграждены.
Но мягкие увещевания матери только распалили Берри еще больше. Она ведь приехала за сочувствием, а вместо него ей выдали набор банальностей.
– О, чтобы добиться профессионального успеха, лучше пропустить все эти реверансы и сделать то, что сделала ты. Я тоже могла бы выйти замуж за босса.
Произнося эти слова, Берри отлично знала, что несправедлива к матери. Кэролайн много лет добросовестно работала до позднего вечера,
Берри также знала, как больно ранят Кэролайн ее слова, и пожалела о них тут же, едва они сорвались с языка. Но она и не подумала извиниться. Вместо этого Берри вылетела из комнаты, оставив Кэролайн самостоятельно оправляться от неожиданных и несправедливых нападок, источником которых стали не только гнев и разочарование, которые владели сегодня Берри. Этой репликой Берри выдала тщательно скрываемое негодование по поводу достижений своей матери.
– Когда я приехала в тот день домой, – продолжала она сейчас, – Орен ждал меня там, – она невесело улыбнулась. – Помню, я еще подумала, что это мне за жестокость в отношении родной матери и что я это заслужила. Орен принес китайской еды. Он отчитал меня за то, что я слишком много работаю, неправильно питаюсь и не забочусь о себе должным образом. У меня не было настроения слушать, как меня пытаются убаюкать. Особенно Орен. И я потеряла самообладание, накричала на него. Сказала, что он может забрать свою дурацкую еду и катиться к черту. И от моей двери, и из моей жизни. Что, если он побеспокоит меня еще раз, я натравлю на него полицию. Сначала Орен ответил на это нытьем. Как я могу быть такой жестокой, разбивать его сердце, плевать ему в душу и разрушать его мечты? Я слушала эту чушь несколько минут, а потом перебила его. Я сказала Орену, что он давно уже стал объектом для насмешек всех, кто его знает, особенно женщин. Сказала, что он зануда, что он пристал ко мне, как назойливое насекомое, все делает не так и что так думаю не я одна. Потом заявила, что он жалкий придурок и мне противен один его вид.
Берри потерла глаза, словно желая стереть неприятные воспоминания.
– Должно быть, я задела в нем какую-то струну… Или несколько. Потому что Орен вдруг перестал быть собой. Прямо на моих глазах он превратился в некое подобие мистера Хайда. Я никогда еще не видела такого превращения, только в кино. Его лицо покраснело и перекосилось от ярости. Я никогда не видела его таким, мама. А потом он стал орать: «Ты не имеешь права так обращаться со мной! Я этого не заслуживаю!» Он кинул картонный пакет с едой прямо перед моей дверью. Тот порвался, и еда рассыпалась. Орен называл меня грубыми словами. Говорил ужасные, неприличные вещи. Сказал, что неудивительно, что я не ответила на его чувства, ведь меня трахает Бен Лофланд. – Берри поежилась. – Я даже не могу повторить всего, что он сказал. А тебе будет неприятно это слышать. Орен завершил свою речь зловещей клятвой, что заставит меня пожалеть о том, что я его отвергла. Он выражался куда цветистее, но смысл был такой. Я вошла в дом и заперла за собой дверь. В руке у меня был телефон, на котором я готова была набрать 911, – так я его испугалась, – но Орен уехал. Я вошла в ванную, и меня вырвало. Когда все закончилось и я умывалась, я взглянула на себя в висящее над раковиной зеркало. – Берри сделала паузу, затем медленно продолжала: – И тут я увидела, кем я стала. Я едва узнавала себя, мама. Я превратилась в такого же монстра, каким был Орен. Я была жестокой, я говорила ему ужасные вещи. А как ужасно я вела себя с тобой – с родной матерью, которую я люблю и уважаю больше всех на свете. И почему? Потому что была расстроена пощечиной, полученной на работе?
Берри повернулась к Кэролайн.
– Я хотела успеха любой ценой. Меня поглотили амбиции. Я потеряла способность видеть перспективы. Я чуть не испортила отношения с коллегами, друзьями. С тобой, мама!
Дальше Берри продолжала, размазывая по щекам слезы:
– Орен очень сильно напугал меня в тот вечер, но еще больший ужас внушало то чудовище, в которое чуть было не превратилась я сама. Я не ложилась спать ночью, зажгла везде свет, потому что боялась, что Орен вернется. Но еще больше боялась, что, проснувшись с утра, могу передумать и не сделать того, что должна была сделать. К утру я упаковала вещи. И приехала сюда в надежде вновь обрести душевное равновесие, найти потерявшуюся часть себя.