Дорога к дому
Шрифт:
— Нет, я просто…
— И что это за вопросы такие? Танде знает? Нет, твой драгоценный дружок ничего не знает. А знаешь почему? Потому что твой дружок…
— Не говори о нем так, — перебила его Амбер, ее терпению тоже наступал конец. — Он мне не «дружок». Он твой партнер. И кроме того, мы обручились. Он мой возлюбленный, если ты хочешь знать. — Наступила тишина. Амбер закрыла глаза. Она не так хотела все ему сказать.
— Правда? — усмехнулся Макс. — Твой возлюбленный, да? Так теперь все называется? Скрываться месяцами за моей спиной, это…
— Мы не скрывались! Я просила его ничего не говорить, потому что… ну, потому что…
— Давай, защищай его и дальше. Эти типичные чертовы женщины. Первый попавшийся, и ты уже…
— Он не первый попавшийся, — вскрикнула Амбер, слезы хлынули у нее из глаз. — И в этом нет ничего типичного! Я люблю его, Макс. Как ты не можешь этого понять? Что в нем не так? Он же тебе нравится. Господи, ты любишь его больше, чем собственного сына! — вскрикнула она.
— Оставь Киерана в покое, — воскликнул Макс. — Если ты думаешь, что я буду спокойно смотреть на то, как ты расписываешься жить с каким-то
— Как ты его только что назвал? — она вздохнула, тряся головой, будто бы надеясь, что услышанное сейчас выскочит из ее головы. Макс молчал. Он смотрел на нее, а на лице его царили страх и злоба. Затем он повернулся и вышел, захлопнув за собой дверь. Несколько секунд она стояла на том же месте, на середине комнаты, слишком пораженная и злая, чтобы что-то предпринимать. Тишина вдруг стала оглушающей после криков и повышенных тонов последних минут. Она слышала свое собственное дыхание — грубый, мерзкий звук, приглушаемый лишь мягким стуком вентилятора у нее над головой. Она сглотнула и поняла, что у нее на щеках соленые ручейки слез, ее слез. Несколько минут она пыталась совладать с собой. «Успокойся, — говорила она сама себе, нервничая. — Успокойся». Дверь с другой стороны комнаты была раскрыта — кто угодно мог войти в любую минуту. Она подошла и закрыла ее, не желая, чтобы кто-либо стал свидетелем происходящего. Она быстро вытерла слезы, злясь так же сильно на себя, сколько и на него. Как он мог такое сказать? Как он посмел? Неуверенными шагами она подошла к столу. Ее бумаги были разбросаны по его пыльной поверхности. Она взглянула на них — стопки чистой желтой бумаги, покрытые ее непонятными каракулями, газетные вырезки, журнальные статьи, аккуратно напечатанные заметки. Она взяла одну из статей и со злостью скомкала листок в руке, потом нашла глазами графин с водой, который Ламин всегда оставлял для нее каждый день. Она придвинула к себе блокнот, нужно чем-то заняться, чем-нибудь, чтобы отвлечься от случившегося. Что она скажет Танде? Она знала что. Что он был прав насчет Макса все это время. Иметь с ним общее дело — это одно, а спать с его дочерью — совершенно другое.
Макс буквально пулей вылетел из комнаты. Во рту стоял горький привкус, будто желчь поднималась. Он спустился вниз по ступенькам в гостиную. Маджид сидел на кухне, разговаривая с Ламином. Он вскочил с места, когда увидел Макса.
— Хозяин… сэр, все в порядке? — выпалил он, показывая знаком Ламину, чтобы тот принес стакан воды, и как можно быстрее! Макс нетерпеливо закивал.
— Да, да… нет. Мне ничего не нужно. Мне нужно ехать… поехали. Я тороплюсь. — Маджид озабоченно посмотрел на него. — Сейчас же! — рявкнул Макс. Маджид подпрыгнул. Он бросился открывать для него двери. Макс сел в машину, при этом в голове бешено роились мысли. Почему? Он провел рукой по лицу. Какого черта он такое сказал? Он ведь никогда… это не так… он никогда не думал о Танде… так. Что заставило его такое сказать? Это все Амбер. То, как она кинулась защищать его, не успев даже толком сказать, о чем она хотела поговорить. Это задело его, застало врасплох. Амбер его девочка — единственная в этом глупом семействе, кто унаследовал его рассудок и деловую хватку. И тут она вдруг ускользает от него, становится чьей-то еще. А новость о помолвке… Танде должен был спросить его разрешения — так было бы честно. Бог видит, у него было много возможностей сделать это, когда они вместе были там, в пустыне. Но он молчал, как трус, а потом они представили ему это как уже «свершившийся факт», из-за которого он выглядел как… третий лишний. Вычеркнутый из их жизни. Никчемный. И старый. Он стал чувствовать свой возраст.
— Сэр… мне проводить вас? — Маджид стоял прямо перед ним. Макс засуетился. Они уже приехали в аэропорт.
— Нет. Все в порядке. Только погрузите мои чемоданы в самолет, хорошо? И передайте центру управления полетами, что я взлетаю через несколько минут. — Маджид неуверенно кивнул. Макс открыл дверь и вышел. Было все еще очень жарко и ужасно пыльно. Он подошел к крохотному терминалу, чтобы уладить последние формальности с бумагами для разрешения взлета. Через пятнадцать минут он уже был в кабине самолета, делая последние проверки перед взлетом. Хорошо, что сейчас у него есть чем заняться. Так он хоть как-то мог отвлечься от случившегося. Он сообщил о готовности к взлету в диспетчерскую башню и получил разрешение. Выводя самолет на взлетно-посадочную полосу, он заметил, что видимость ухудшилась. Над горизонтом лежала легкая розоватая мгла — проклятые ветра. Он устроился в кресле, оттянул назад дроссель и почувствовал знакомый рев моторов. Маленький самолет побежал по взлетной полосе; под ногами Макс почувствовал толчок — мгновенная остановка и самолет стал набирать высоту. Он ринулся прямо вверх, изредка вздрагивая. Каждый раз он испытывал новые ощущения — бодрящее ощущение облегчения, когда он отрывался от земли, поднимаясь высоко над столицей, над землей и уносясь далеко на север. Было ветрено; он всегда предпочитал летать ранним утром. К разгару дня земля накалялась от жары, и горячий воздух, поднимаясь, создавал мощные воздушные потоки с холодным, которые вместе с красными пронзительными ветрами сильно трепали самолет. Его путь относительно четко следовал по реке, обычно он сверялся по серебристой извилистой змейке Нигера, долго ли ему еще лететь. Сегу, Мопти, Тимбукту… как правило, он видел, как под ним разворачиваются хаотические мозаики этих городов, — но не сегодня. За первые тридцать минут полета он успел попасть в участок турбулентности; самолет тревожно кидало из стороны в сторону. Он запросил разрешения приземлиться у военного центра Севаре. Разрешение дали, и он спустился до двадцати девяти тысяч футов. На этой высоте небо было благоприятно чистым. Он посмотрел
Как раз после Тимбукту он снова попал в турбулентность, и тут пыльное облако было уже плотнее. Было четыре тридцать; солнце начинало медленно склоняться влево. Он продолжал лететь, а горные вершины Адрар Дез Ифора начинали блекнуть, скрываясь за плотной, бесцветной тенью пыльного облака. Там наверху над Сахарой, наедине со своим дыханием и в компании упрямого самолета казалось возможным забыть о ссоре с Амбер. Он извинится. Он должен. Его слова непростительны. Он позвонит, как только приземлится. Самолет снова дал неожиданный толчок. Он нахмурился. Даже на этой высоте ветра буйствовали с прежней силой. Он оценивал свое положение, не в состоянии даже видеть те предупреждающие тонкие облака, которые обычно бывают перед турбулентным участком. Фактически все вокруг теряло свои очертания — пыль была повсюду. Он держал рычаг управления обеими руками; самолет стал падать и подпрыгивать. Чему его учили в школе полетов? Ориентироваться по горизонту, когда пытаешься уйти от проблемы. Но он не видел горизонта. Внезапно он понял, что потерял управление. Самолет летел в чем-то похожем на песчаную бурю, в красной дымке мощных ветров и воздушных дыр. Где земля, а где небо? Он старался держать управление, пытаясь справиться с паникой, которая постепенно начинала овладевать им. «Успокойся, — повторял он. — Будь спокоен. Это пройдет».Показалась какая-то вспышка — свет отразился от воды, слева от него… он напрягся, глядя туда. Все это находилось в неверном положении — поверх него, не снизу, опасно склоняясь. Что за…? Раздался звук — свист ветра, и послышалось, как что-то ударяется о двигатель, один-единственный ужасный стук — и тишина. «Я еще не закончил… — Он почувствовал скорее, чем услышал, взрыв. — Нет, еще не все кончено. Мне просто не дали договорить…»
83
Послышался легкий стук в дверь. Амбер нетерпеливо взглянула вверх. За окном было почти темно. Она в изумлении посмотрела на время — неужели действительно так поздно? Она снова перевела взгляд на дверь. Должно быть, это Ламин пришел звать ее ужинать.
— Уходи! — выкрикнула она как можно мягче. — Со мной все хорошо. Мне ничего не нужно. Я поем позже.
Несколько секунд ничто не нарушало тишину. Она почти слышала, как он не решался постучать еще раз. Однако раздался еще один стук в дверь, уже более настойчивый. Она вздохнула и отложила в сторону ручку. Она поправила волосы и провела пальцем под глазами, надеясь, что он не заметит следов слез, потом отодвинула стул и подошла к двери.
Открыв дверь, она увидела Ламина, но не такого, как обычно, приветливого и заботливого, а охваченного отчаянием и тревогой, сердце у Амбер так и упало.
— В чем дело? — спросила она, и ее всю вдруг охватил ужас. Ламин только стоял и смотрел на нее. — Что случилось? Что такое?
— Мадам… извините меня, — похоже, слова застряли у него в горле. — Пожалуйста. Вы должны спуститься. — Он повернулся и пошел по темному коридору.
Она схватила его под руку и пошла рядом. Она слышала, как женщины во внутреннем дворе соседнего дома вдруг начали вопить, как открывались поочередно двери в доме. Она слышала, как на дорожке останавливаются машины, и к дому бегут несколько пар ног. Полицейские сирены. И еще одна. Она слепо шла за Ламином, пока они проходили по холлу. Она знала только, что шаги босых ног по полу принадлежали Ламину, а бешеный стук сердца в груди — ей самой.
Теперь она знала. Главный инспектор опустил глаза едва ли не в женской манере изображать неловкость, когда она бросилась в слезах в гостиную. Она отвернулась от него к стене. О да… она так и знала.
84
Амбер перечитала много печальных сцен конечно же. Потеря любимого, родителей, даже ребенка. Боль, несчастье, печаль, шок, страх… она перебирала в голове эти слова и бесчисленные истории на эту тему. Но ни одна из них не повествовала о чувстве вины. Едва инспектор успел раскрыть рот, как чувство вины словно сбило ее с ног, еще немного — и она упала бы на пол, если бы ее не подхватили. Вина — она закрыла уши руками, чтобы не слышать, что они говорят; позже в своем собственном крике, исходившем из души и преобразовавшемся в звук, она узнала их… страх и вину — это все из-за нее. Она виновна в случившемся, она хотела этого. Ее следует во всем винить. Ламин держал ее, пытаясь помешать ей истязать руками лицо. Он попросил, чтобы кто-нибудь привел врача, быстрее! Амбер смутно слышала, как вокруг нее суетились люди, но не могла сконцентрироваться ни на чем, кроме тяжелого и плотного комка ужаса, поселившегося внутри нее. Она слышала, как открываются двери, голос Мандии и резкий вздох… в дверях стоял ребенок, чьи тяжелые вздохи постепенно переросли во всхлипывания. Вокруг стоял звук хаоса и паники. Она пыталась сказать что-нибудь, но ничего не выходило. Чувства вины и страха перехватывали дыхание в груди. Она повиновалась мягким рукам, которые увели ее… это были Мандиа с одной стороны и Ламин с другой. А снаружи все слышался горестный плач, который, похоже, не собирался останавливаться.
Тела, конечно же, не осталось. От взрыва все сгорело. Голос инспектора отчетливо слышался через стену и полуоткрытую дверь в соседнюю комнату. Мандиа и еще несколько членов семьи собрались в кабинете рядом со спальней. Они говорили на французском; пониженные, бормочущие голоса выражали сожаление, но ни капли участия. Макс Сэлл умер, потерпев авиакатастрофу, в их стране, они знали, что скоро об этом прознают СМИ. Что бы дальше ни ожидало их, местная полиция будет держать их семью под пристальным вниманием. Она слышала, как Мандиа успокаивала всех, и попросила кого-то сообщить о произошедшем Танде, чтобы он немедленно приехал.