Дорога к Марсу

Лукьяненко Сергей Васильевич

Аникеев хотел сказать, что принятие решений еще не означает умения управлять неизвестным ему аппаратом, но додумать эту мысль он не успел: впереди, а мгновением позже справа и слева, проявились в стенах кабины огромные круглые то ли иллюминаторы, то ли экраны, и космонавты замерли в своих креслах, пораженные открывшейся панорамой. «Орион» вошел в атмосферу, и воздух снаружи не успел раскалиться, никто не ощущал перегрузок, которые непременно должны были возникнуть. Марс проплывал под ними, как Земля, когда они были на низкой орбите и еще не начали свой полет. Марс? Зеленая планета с голубыми

пятнами морей и светло-коричневыми «руслами» разных оттенков, похожими на горные хребты, не имела ничего общего с тем Марсом, который изучали межпланетные аппараты на протяжении всего ХХ века. Аникееву показалось на миг, что «Орион» переместился в другую звездную систему. После всего, что ему довелось увидеть, он допускал даже такую возможность. Должно быть, поняв чувства командира, Гивенс сказал:

– Это Марс, командир. Настоящий Марс. Место посадки – прежнее или…

– Долина Маринера, да, – твердо произнес Аникеев. – Если такая долина существует на этом Марсе.

– Идем на посадку, – сказал Гивенс, и голограмма исчезла.

Аникеев ждал, что заработают тормозные двигатели, и после двадцатисекундного торможения начнется аэродинамический спуск, заструится раскаленный воздух, перегрузки вдавят в кресло и, возможно, окажутся такими большими (плотность атмосферы гораздо выше расчетной!), что космонавты потеряют сознание, и судьба экспедиции будет зависеть только от Гивенса…

Вместо этого поверхность планеты ощутимо приблизилась, будто «Орион» мгновенно рухнул на сотню километров: стали отчетливо видны голубые ленты рек, а в зелени появились желтые просветы, где можно было разглядеть какое-то движение, но что двигалось, и не было ли зрительной иллюзией, Аникеев не понимал. Перегрузок не было, вообще никакого ощущения движения – менялась только картина на экранах. А в какой-то момент Аникееву почудилось, что и экраны исчезли, таким глубоким и естественным стал пейзаж за бортом: будто мчишься на дельтаплане, прохладные потоки воздуха освежают лицо, и запах преющих трав проникает в ноздри, вызывая неудержимое желание вдыхать, вдыхать…

Аникееву показалось, что на какое-то время он отключился. Такое ощущение у него было, когда во время одной из медицинских комиссий пришлось пройти тест под общим наркозом. Сознание выключилось и сразу включилось, из жизни попросту исчезли минуты, а может, часы.

«Орион» висел неподвижно над лесной поляной на высоте метров пятидесяти.

– Ого! – услышал Аникеев возглас Карташова, и несколько взволнованных голосов прокричали что-то, и сам Аникеев, наверное, что-то кричал, а потом осознал себя командиром, за которым оставалось принятие решения.

– Посадка! – сказал он. – Всем приготовиться!

«Орион» начал медленно опускаться в полной тишине, и Аникеев услышал звук, который меньше всего можно было ждать: то ли в помещении рубки, то ли снаружи громко застрекотал сверчок. Ошибиться Аникеев не мог: под эти звуки он засыпал в детстве, когда приезжал на лето к бабушке в Одинцово. И бывало, ночью, проснувшись от того, что на него смотрела в окно полная и серьезная, как учительница физики, Луна, он слышал все тот же звук, будто сверчок не умолкал ни на секунду, размечая время от заката до восхода.

– Это только я слышу? – Голос

Бруно вывел Аникеева из состояния задумчивости, которой не было сейчас места. – Цикада? Здесь?

Движение прекратилось.

Они были на Марсе.

На Марсе? Лесная поляна, звуки…

Трансформация между тем продолжалась. Люди еще не пришли в себя от пережитого шока. Они сидели в посадочных креслах и рассматривали открывшийся за окном пейзаж, ощущая себя под куполом марсианского неба, окруженные со всех сторон странными деревьями марсианского леса. Небо было не желто-бурым, как следовало бы ожидать, а светло-зеленым с голубым отливом, и по нему, как лодки по реке, медленно плыли почти прозрачные серебристые облака. А лес… Здесь не росли деревья, которые командир любил с детства, и все же в беспутстве зелени чудилось Аникееву что-то знакомое, хотя он и не мог вспомнить, где и когда видел подобный пейзаж. Раздумья и поиски аналогий он оставил на потом.

– Мы на Марсе, – сказал он. – «Орион» сел.

Карташову послышался в словах командира вопросительный оттенок, будто Аникеев хотел, чтобы кто-нибудь подтвердил: ощущения не обманывают, они действительно на Марсе. Ответить он не успел, первым подал голос Гивенс, во весь свой немаленький рост возникший перед консолью управления.

– Господа, – торжественно произнес Смотритель, – мы на Марсе. «Орион» сел.

– Почему, – ворчливо произнес Аникеев, пытаясь интонацией вернуть друзей к реальности, – Марс стал другим?

– Пожалуйста, – поднял обе руки Гивенс, – вопросы потом. Я отвечу на все. Кстати, – добавил он, – отвечая, я и сам пойму все, что происходит, потому что… м-м… знание возникает в голове не сразу… Понимаете, командир, я чувствую, как в памяти всплывают давно забытые знания. Когда-то я брал в университете Айовы курсы по физике, которые потом не пригодились. Я думал, что забыл, а однажды попалась книга, надо было прочесть, и память будто раскрылась… вы понимаете, что я хочу сказать…

– Понимаем, – за всех ответил Аникеев. – Первый вопрос: ты сейчас голограмма или…

Гивенс подошел к креслу командира, протянул руку, Аникеев ухватился за протянутую ладонь и поднялся на ноги. Ожидал ощутить неуверенность, но на ногах он стоял твердо.

Карташов, Жобан, Пичеррили и Булл уже встали рядом, хлопали друг друга по плечам, каждый выражал восторг по-своему, каждый хотел и Гивенса похлопать по плечу или хотя бы дотронуться, чтобы ощутить его материальность. Смотритель отступил на шаг и обратился к Аникееву:

– Моя миссия выполнена, командир, так я чувствую. Трансформация закончена, цель достигнута. Спрашивайте, я буду извлекать из памяти все, что в ней оказалось. Но решать вам.

Аникеев подошел к огромному иллюминатору.

– Что-то это мне напоминает, – сказал он, кивая на пейзаж. – Не могу вспомнить только, что именно.

– Рисунок из «Палеонтологического атласа» Гровза, – подсказал Булл. – Это лес Девонского периода.

– Со сверчком? – усмехнулся Аникеев.

– Вряд ли там настоящий сверчок, – пожал плечами Булл.

– Мы на Марсе или на древней Земле?

– Здесь есть река, по которой я плыл! – уверенно произнес Карташов.

– Ты плыл по этой реке, ты дышал этим воздухом…