Дорога к звездам
Шрифт:
— Ты дала мне мечту, — сказал Яков, — ради которой я живу теперь. Ты всегда была мне настоящим другом и советчиком. Останься же со мной навсегда, на всю жизнь. Я люблю тебя, Иринка. Мне казалось, что я не имею права любить после Любы, но… это сильнее меня. Нам нужно еще столько жить, столько бороться за свою мечту,
Яков снова поцеловал Ирину и почувствовал робкое ответное движение ее губ.
— Только ты все-таки еще подумай, — шепнула она. — Подумай, Яша. Нам незачем спешить. Если в твоих чувствах ко мне ничего не изменится,
— Приедешь?!
— Да, приеду.
…Время имеет неизменные интервалы. В часе всегда останется шестьдесят минут или три тысячи шестьсот секунд. И все-таки с каждым новым годом, нам, советским людям, кажется, что время убыстряет свой бег. Нет, это не время, это наша история движется все стремительнее, ибо она работает на нас, а мы не остаемся пассивными созерцателями ее движения. Дела советских людей подталкивают ход истории.
Взламывая укрепления немцев, советские армии устремились к Берлину. Рухнула военная машина фашистской Германии.
Пал Берлин. Над Москвой отгремел салют победы.
Жарким июльским утром к перрону Курского вокзала подошел пассажирский поезд. Встречающие устремились к вагонам, перрон ожил, забурлил людской сутолокой.
У седьмого вагона смуглый рослый юноша принял в свои объятия худенькую сероглазую девушку. Он подхватил ее на руки со ступенек вагона и осторожно поставил на асфальт.
— Ирина!…
— Яшенька!
Вокруг них раздавались столь же радостные восклицания, звучали поцелуи, смех. Прибытие поезда Южноуральск — Москва едва ли чем-нибудь выделялось среди прибытия многих сотен других поездов на московские вокзалы.
С чемоданом в одной руке, а другой увлекая за собой девушку, Яков устремился к выходу в город. Привокзальная площадь встретила их шумом и движением. Взволнованные, переполненные радостью встречи, оба остановились. Ирина поглядела вокруг, потом на Якова. И Яков посмотрел на Ирину.
— Куда ты меня поведешь? — спросила она.
— На троллейбус. До общежития далековато. Знаешь, пока мы поселимся в нашей комнате. Нас там четверо живет, но ребята согласились перекочевать к своим друзьям. Коменданта я уговорил. Конечно, с трудом… Это все временно. С комнатами в Москве сама знаешь как.
— Знаю, хороший мой, знаю. — Ирина легко вскочила на подножку остановившегося троллейбуса, жадно вдохнула специфический запах кожаных сидений. — Вези и веди меня куда хочешь… только от себя не отпускай.
Шуршали по асфальту тяжелые колеса машины. Мимо мелькали зеркальные окна витрин, трепетала над крышей листва деревьев. Широкая, бесконечная лента шоссе ложилась под колеса троллейбуса.
Струйка утреннего ветра врывалась в окно и разбрасывала волосы Ирины. Девушка щурила счастливые глаза.
— Значит, с Батуевым у тебя отношения хорошие. Но неужели ты не мог обождать до конца экзаменов? Я бы приехала в конце месяца. А вообще-то я постараюсь не мешать тебе. Я ведь тоже… соскучилась,
Яков крепче прижал к себе локоть Ирины. Она открыла сумочку и подала ему фотографическую карточку. С фотографии на Якова глянуло плутоватенькое лицо дочки — Любушки.
— Иринка, какая ты замечательная, — расцвел Яков. — Большущее тебе спасибо.
— Я хотела сразу взять ее с собой, но Анна Матвеевна заупрямилась и не дала. Говорит, пока не устроимся с жильем, не позволит мучить ребенка.
— Да уж она такая. А Любушка?
— Болтушка уже стала ужасная. И «папа» и «мама» говорит очень чисто.
— А кого же она мамой называет?
Ирина густо покраснела и отвернулась к окну.
— Батюшки! — вдруг воскликнула она. — Да ведь мы едем по Колхозной площади. А вон Первая Мещанская. А вон, вон, смотри, Яков, вон дом, где я жила, когда училась на радистку.
— Это который?
— За тем, за серым, большое желтое здание. Видишь? Шестой этаж, третье окно от угла, туда, на улицу. Комнату тогда не топили, лифт не работал, но нам очень весело было. Так ты твердо решил не ехать на каникулы?
— Да, Ирина. Разве я могу оставить работу с Батуевым? Мне было так трудно доказать ему, что я кое-что понимаю в ядерном сплаве. Вот у кого голова-то! Только строг до чего — ужас. Любит точность, аккуратность. А бородища вот такая, прямо как у Отто Юльевича Шмидта. Каникулы — это свободное время. Как тут уезжать? Летом начнутся интенсивные исследования. Правда, я выполняю очень второстепенные работы, там есть народ покрепче и пограмотнее меня, но все равно… я должен принять участие.
— Значит, ты доволен?
Яков, покусывая губы, смотрел впереди себя в стекло кабины водителя. Улица бежала навстречу и расступалась перед троллейбусом. Промелькнула поливочная машина; в веере выбрасываемой воды двигалась прозрачная радуга.
— Трудно мне, Иринка… На собственное сердце наступаю, заставляю себя учиться. Во мне все от нетерпения дрожит, как струна. Работы над поисками сплава непрерывно расширяются. В них принимают участие уже десятки людей. Поговаривают, что Батуев получит в свое распоряжение специальный исследовательский институт. Отдаться бы исследованиям, уйти в них с головой.
— Ничего, Яков, все будет.
Люди входили и выходили, кондуктор выкрикивала остановки. Блестело в лучах солнца политое шоссе. Ветер теребил волосы Ирины, и они касались лица Якова. От этого ласкающего прикосновения, оттого, что девушка сидела, прижавшись к нему и доверчиво вложив свои руки в его руки, Яков почувствовал, как спадает мучившее его напряжение, как сменяется оно прежней спокойной уверенностью.
Ирина вслушивалась в голос Якова. Юноша изменился за минувший год, в нем продолжала расти сила, которая будоражила и ее. Изменилась и сама Ирина. Прошли времена внезапных порывов, девушка стала уравновешенной, рассудительной. Появился жизненный опыт.