Шрифт:
Борис Леонтьевич Горбатов
Дорога на Берлин
В сборник включены произведения советского писателя Бориса Леонтьевича Горбатова (1908 - 1954), рассказывающие о бесстрашии и мужестве советских людей в годы Великой Отечественной войны.
...Прямо на зрителя несутся пулеметные тачанки.
Кони в мыле.
Снежный прах из-под копыт.
На передней тачанке подымается молодой солдат.
Вытянув вперед руку, кричит:
– Дон, ребята!
...Во весь экран - сияющее восторгом боя, юное и красивое
– Пишите, товарищ корреспондент! - говорит он кому-то, кого мы не видим. - Веселый был бой! Кровь не успевала замерзать на клинках - такая была рубка! Горячий пар валил от полушубков - такая была скачка! Марш-марш, лихое дело!
– Разве вы кавалерист? - удивляется корреспондент. (Сейчас мы видим его спину.)
– Нет, к сожалению! - смущается Вася. - Но я... приблизительно выражаюсь. Для печати.
– А вы, товарищ Селиванов, давно на войне?
– Давно-о!.. - улыбается Вася. - Уже двадцать четыре часа.
Сумерки... По широкой улице донской станицы идет хмурый немолодой офицер, старший лейтенант Дорошенко. Приглядывается к хатам, словно хочет отыскать знакомую.
Нашел.
Стучит в оконце.
– Кто? - выглядывает из окошка старик. - А, пожалуйте, пожалуйте!..
Дорошенко входит в хату. Молча снимает шапку, опускается на лавку у печи, протягивает к огню руки - сперва левую, на которой нет пальца, потом правую.
Старик стоит перед ним.
– Стало быть, не признал ты меня, дед? - спрашивает, наконец, офицер.
Старик всматривается.
– Не взыщи, батюшка, - отвечает он.
– А я целые сутки у тебя жил.
– А-а! Жил, жил!.. Много тут прошло, жило... Запамятовал я...
Вдруг резко встал Дорошенко, рывком отстегнул полевую сумку от ремня, швырнул на стол. Старик испуганно следил за ним. Что-то взял из сумки Дорошенко, бросил на стол. Глухо звякнуло серебро: два георгиевских креста на стареньких ленточках.
– Возьми свои кресты, дед!
Старик растерянно посмотрел на кресты, потом на офицера, потом опять на кресты.
– Может, я что обидное тогда сказал? - пробормотал он. - Так извините...
– Нет, чего уж! - усмехнулся офицер.
– Это за немцев кресты. Ерманцами мы их тогда звали. Ты уж не осуди, родимый! Горькое у меня в те поры сердце на вас было.
– А у меня? - закричал Дорошенко. - А мне легко было? Из родных-то мест уходить?
– Большое тогда было отступление...
– Мне, может, каждая бабья слеза душу легла. Ведь и мои где-то... так же... - Он стиснул кулаки и сказал уже тише: - Нет, ты забери свои кресты, дед. Спрячь! Ты мне их чуть не в лицо кинул, а я поднял... и все за собой таскал. Тяжелые твои кресты, дед! Возьми! Теперь мне не надо. Теперь мы немцев не хуже вашего бьем. - И он вдруг засмеялся.
Засмеялся и старик.
– Признал
– Как не признать!
Дед взял лампу со стола, поднес к лицу офицера.
В мрачных глазах Дорошенко запрыгали огоньки.
– Ну, такой же? - усмехаясь, спросил офицер.
– Словно бы рубцов прибавилось... ась?
– Солдату рубец что Георгиевский крест. И у тебя, дед, словно б морщин больше стало.
– Ох, сынок! - Война все метит. Вас, военных, - шрамами, нас, отставных, - морщинами. - Он вдруг неожиданно, по-стариковски всхлипнул. Пришли-таки избавители! Не обманули!
– Не обманули, дед? - обнял его за плечи Дорошенко.
– Не обманули.
Кто-то кашлянул за спиною Дорошенко.
Только сейчас, оглянувшись, увидел Дорошенко, что в хате еще человек есть. Видно, лежал он раньше на печи, а сейчас, свесив босые ноги, вслушивался. Был это человек средних лет, в суконной солдатской гимнастерке.
– Вы что, товарищ, боец? - хмуро спросил Дорошенко.
– Я не боец, - мягко улыбнулся босой человек. - Извините, что нарушил вашу беседу. Уж очень интересно!
– Ночует у меня... - сказал старик. - Комендант поставил...
Человек неловко спрыгнул с печи, обул сапоги.
– Позвольте представиться, - сказал он. - Корреспондент армейской газеты "Во славу Родины".
– А-а! - улыбнулся Дорошенко. - Как фамилия?
– Нет-нет! - испуганно замахал руками корреспондент. - Я не писатель, я только так... корреспондент... фамилия моя никак не звучит. Впрочем, смущенно улыбнулся он, - зовут меня Автономов.
– Дорошенко, - представился офицер. - Видите, и моя фамилия... никак не звучит.
– Понимаете, - сокрушенно сказал Автономов. - Все принимают меня за писателя. И спрашивают имя. А я просто маленький журналист... вот такой... с ноготок... До войны я в районной газете работал...
– До войны... - задумчиво сказал Дорошенко. - Давно это было!
Старик снял с печи и поставил на стол котелок дымящейся картошки.
– Что же, - спросил он, - долго погостите у нас?
– До зари, - ответил офицер. - Нельзя больше.
– Семья у вас... там? - тихо спросил корреспондент.
– За Днепром... - не сразу ответил Дорошенко. - Ждут... (Пауза.) Может, одни могилы ждут, а торопиться надо...
...Прямо на зрителя, с штыками наперевес, бегут бойцы.
Пот на разгоряченных лицах.
Пыль из-под сапог.
Вытянув вперед руку, кричит передний:
– Днепр, ребята!..
– Ложись! - кричит лейтенант Вася Селиванов неуклюжему человеку в солдатской шинели, пробирающемуся ходом сообщения.
Человек падает около Васи. Их обоих осыпает землею.
– Веселый будет бой? - усмехается человек в шинели, стряхнув с себя землю. Мы узнаем в нем Автономова, корреспондента.