Дорога на Царьград
Шрифт:
– Слава Богу, – держа поросенка над огнем, смертельно серьезный Атанацко ненадолго встрял в разговор, чтобы подтвердить, что он действительно зажмурится. Ради пущей убедительности он даже по-настоящему зажмурился.
– Да, и вот еще что… Мы не будем придираться из-за того, что ты нарушаешь монополию на приготовление ракии…
– Какая еще ракия! Это ведь ваша ракия! У меня нет никакой ракии! – взвизгнул я, держа в руке флягу, которую мне дал Маджаревич.
Я сильно удивился, когда Стойко резко приподнялся и отскочил от земли, как мячик. Необычная способность для его лет.
– Э, негоже так. Ты его крестишь, а он пердит!
Должен признаться,
– Так не пойдет, сынок! Я сюда приехал не для того, чтобы есть этого поросенка и болтать с тобой целый божий день! Меня ждут и другие дела. Нам надо объехать четвертую часть страны… Как сговорились господа Млатишума и Кеза с немцами. И это за три недели! Всего три недели! – Стойко для наглядности оттопырил три пальца. – «Война будет, война будет – поспешать надо, Стойко!» Я не дитя малое, чтобы носиться туда-сюда. Когда я гонял турок по Сербии, ты еще в пеленки писался! А знаешь ли ты, какова моя плата? Знаешь, я тебя спрашиваю! – Из его глаз сверкали молнии. Или это были отблески от горящих углей под поросенком?
– Не знаю…
– Не знаешь… Десять форинтов в год! Эй, слышишь? Десять форинтов! И что мне с ними делать? Я на них могу купить три таких поросенка, ну, может, четыре… И я не хочу, чтобы мне каждая деревенщина мозг…
Стойко резко успокоился. Не приличествовало ему поддаваться таким приступам эмоций. Гайдук затянул мундир и выдохнул.
– Ты скажешь нам, где сельчане, или нет?
Я хотел было встать, но мне показалось, что лучше остаться в подчиненной позе наседки на ветвях. И вести себя тихо и учтиво.
– Я не знаю, люди… Я сюда пришел вчера и никого здесь не нашел.
– Атанацко? Оставь этого поросенка, возьми приходо-расходную книгу и подойди сюда!
Атанацко передал вертел Маджаревичу, который нахмурился так, что его брови загородили глаза. Ладно хоть не слились с усами.
– Сейчас мы сделаем все по правилам! И посмотрим… – Стойко героически справился со своим бешенством и сейчас стоял передо мной как самая правда.
– Пиши, Атанацко!
– Сей момент, господин капрал, только открою чернильницу, – засуетился Атанацко.
Чабаркапа пугал меня больше всех. Своим отсутствующим видом, с которым он курил свою трубку. Я принимал его за судебного исполнителя. Пока он лежал и покашливал, было еще не так страшно. Да и пес, аристократский байстрюк, лежал спокойно сбоку от него. Пожалуй, он единственный, кто меня не пугал. Смирная морда. А где блохастый? Я почувствовал себя одиноким. И моей невесты не видать. Неужели побежала за помощью? Да за какой еще помощью? Хоть бы блохастого привела!
Записав мое имя, отчество и фамилию, гайдуки установили, что меня нет в списке жителей селения Коралы.
Увы, это не только не помогло мне выпутаться из глупой ситуации, как я было понадеялся, но поставило в еще более глупую. Стойко и Атанацко просто вписали меня в графу «Новопоселенцы». Атанацко, на человечность которого я так беспочвенно полагался, начал задавать мне конкретные вопросы.
Когда я заселился? Я пришел сюда два дня назад, но не заселялся, поскольку намереваюсь идти дальше. Ага, я намереваюсь двинуться за остальными. Значит, знаю, где они. Нет, я иду своим путем. Каким путем? Точно не знаю, я иду в Царьград. Бегу в Турцию? Не бегу, не интересуют меня ни турки, ни… Царь? Ни царь. Отвергаю покорность
Атанацко умолк и начал вытягивать шею влево-вправо. Стойко посмотрел мне в глаза, а потом положил руки на спину и начал обходить меня.
– Ладно, сынок… А знаешь ли ты, что тебя сейчас ждет?
Человеку в этой стране иногда бывает нелегко сказать «не знаю». Возможно, потому что он всегда предвидит ответ, пусть и неясно. И все же я сказал:
– Не знаю.
– Ну, как тебе сказать… – Стойко начал поглаживать усы. А Чабаркапа засмеялся!
– Может, приведем какого-нибудь свидетеля из гарнизона. Чтобы все было по правилам, – проговорил Маджаревич, который словно бы чуток оцепенел от кручения вертела. Он явно не чувствовал поросенка, как Атанацко или я. Вертел его слишком быстро.
Стойко выпустил из рук усы:
– В самом деле… Где немцы?
Я устал от вопросов, ответы на которые не знал. И глубоко вздохнул:
– Не знаю.
– Ничего-то ты не знаешь! Уж больно ты мне подозрителен… – Занятый новой темой, Стойко встревожился. – Как такое может быть? Пустое селение! Ни одного воина… И как это я раньше не озадачился этим?
Я готов был поцеловать проплешину в бороде надоедливого Маджаревича. Благодаря его упоминанию о гарнизоне, я получил передышку.
– А может, он – турецкий шпион? – неожиданно подал голос Чабаркапа.
Четыре пары глаз, не мигая, уставились на меня. Я почувствовал себя, как девочка-подросток в кабаке.
– И расписки на соль у него нет, – продолжил Чабаркапа.
Я был уверен, что они меня убьют. Не сходя с места.
Стойко снова собрал все нити в свои толстые руки:
– Приведите сноху!
Я искренно пожелал, чтобы она убежала, хотя меня это в известной мере и опечалило бы. Но она не убежала. А лишь ушла в бакалейную лавку, так как это мужское общество ей было неприятно. Необыкновенно разборчивая девушка.
Она явилась с книгой в руке. Я понадеялся, что опять произойдет какое-то чудо. Однако гайдуки не страдали лесными суеверьями. На предмет, не входящий в инвентарь сербского дома, они отреагировали только как на еще одно доказательство нашей сомнительности.
Когда они и ее начали расспрашивать на некоторые из тем, что опустошили мою довольно большую голову, она реагировала с презрительным отвращением на все их глупости. Они отобрали у нее книгу. Из мести. Или из-за того, что это была единственная ценная вещь, попавшаяся им на глаза. После короткого совещания гайдуки отвели нас в бакалейную лавку. Они решили, что сени при закрытых дверях – лучшее место для нашего заточения. Его легче всего было контролировать. По пути я получил несколько тумаков, но даже не попытался противостоять. Моя жизнь была продлена, и я был благодарен за то судьбе или Богу.