Дорога на Ксанаду
Шрифт:
Итак, он не мой коллега, что уже хорошо. Митч был информатиком из Эдинбурга и человеком с неукротимым влечением к поэзии XIX века, с миссионерскими амбициями и поразительно уверенным чувством вкуса. Мы были разными даже в вопросах вина, в чем я собственнолично смог убедиться на примере «Barbera d'Asti», [114] которое он навязал мне в его винном зале в специальном домике для отдыха, когда мы погружали под воду его благородный ковер. Вводную речь о себе я значительно сократил: о своих снах я ничего не рассказал, просто объяснил, что я англист из Вены, путешествующий по местам Колриджа. Митч
114
Сорт красного вина.
— Комнаты, — сказал я наконец, дождавшись подходящего момента, — все еще…
— Ничуть не изменились, — перебил меня Митч, — особенно на первом этаже. Спальня вы глядит точно так же, как и двести лет тому назад. Камин в кабинете я только что подкормил дровами. Это его открытый камин.
— Можно мне, — спросил я с легким тремоло [115] в голосе, — осмотреть его кабинет…
— С превеликим удовольствием, — не дал мне договорить Митч. Он уже встал, и события стали разворачиваться быстрее.
115
Тремоло — многократное быстрое повторение одного звука либо быстрое чередование двух несоседних звуков.
Это могло быть только в кабинете. A letter to, [116] «Уныние», опиумные состояния, кровавая жертва во имя великой богини…
«Сомневаюсь, — пишет Колридж Годвину, — что где-нибудь еще в Англии есть комната, предлагающая более прекрасный вид на горы, озера, леса и долины, чем та, где я сейчас нахожусь». Над панорамой озер и холмов «соединяются туман, облака и солнечный свет в бесконечных комбинациях, словно небо и земля вечно разговаривают друг с другом».
116
Письмо к… (англ.)
Точно так же и в других письмах и дневниках поэт не упускает возможности описать вид из окна, а в том числе и саму комнату вместе с камином, полками для книг и чернил и сам письменный стол. Часто такие наброски становились стилизацией одинокого творческого индивидуума в его келье: здесь ютится бедный поэт, отдаваясь на растерзание силам природы и потакая им. Постоянная игра света и тени перед окном стала зеркальным отражением его собственных настроений. Залитые солнцем вершины холмов и скелеты деревьев после урагана — эйфория и отчаяние.
— Между прочим, в Грета-холле, — продолжал мой новый знакомый, когда мы торжественно поднимались по ступеням, — в начале XVIII века находилась астрономическая обсерватория. Интересно, не правда ли?
Еще бы. Но намного интереснее было то, что мое тело замерло прямо посередине лестницы из-за внезапного отсутствия воздуха. В моей голове все соединилось в единое целое, что тем не менее я не мог понять. Анна, астрономия, Асра, Грета-холл с новым владельцем — почитателем Колриджа, комнаты первого этажа без каких-либо изменений за последние двести лет… Здесь
— Вуаля, — сказал Митч, что с его шотландским акцентом звучало особенно прелестно, и открыл дверь в рабочий кабинет. Мое сердце выпрыгивало из груди. Я набрал воздуха в легкие, как перед погружением, быстро помолился госпоже удаче и вошел в комнату.
Открытый камин извергал языки пламени. Он стоял у правой стены. Дверь — напротив окна. Мебель, правда, стояла иначе. Ни один предмет мебели не был старше, скажем, тридцати лет. Но по форме комната напоминала трапецию. Я был в нужном месте.
Митч заметил степень моей взволнованности и оставил ме «я одного. Наверное, я выглядел как старая католичка, сын которой преподнес в подарок в день матери поездку в собор Петра.
Пара неуверенных шагов, и я стоял у окна.
Вот они, скалы за Дервентом на юго-западе. «Огромные, — пишет Колридж, — словно великаны разбили здесь свои палатки». Просеки долин Борровдейла на западе — и играющее с тенью от облаков озеро Байссентвэйт на северо-западе. Вдруг я почувствовал поднимающуюся от пола осеннюю прохладу, которая, перемешиваясь с моей мокрой одеждой, заставила меня задрожать от холода. Лицевой фасад, призванный защищать от ветров, в то время был построен в спешке, и частые ледяные сквозняки насквозь пронизывали комнату, что, в свою очередь, лишь усугубляло ужасное воздействие сырости.
Но тем не менее и обрамленная природа, сверх меры привлекавшая поэта, и холод, поднимавшийся по его ногам и усиливающий подагру, пережили двухсотлетний рубеж.
И все же что-то здесь было не так. Энтузиазм никак не хотел уступать, он сидел в моей голове, как абстракция, принужденная силой желания. Я осмотрелся в комнате, теперь стоя спиной к окну, лицом — к двери, и тут мне стало ясно: план комнаты был зеркальным.
Комната сужалась кокну, а не к двери, как в моих снах.
Трапеция — да, но с основанием у двери.
Я снова пришел в никуда.
Я задел Митча, который больше не понимал мира. Я не мог, да и не хотел сейчас объясняться. Мне не оставалось ничего другого, кроме как сбежать оттуда.
Пробежав четверть мили, я остановился. Мои легкие хрипели — мне срочно требовалась сигарета. По небу, как по натянутому, расшитому золотом полотну, катило солнце — капризный денди с экзотическим домашним животным. Я еще раз взглянул на купающийся в лучах послеобеденного солнца Грета-холл — потрепанный ураганом мнимый рай Самюэля Тейлора Колриджа и Митча Бартона.
«Palace of the Wind» [117] — так называл это место Саути.
Душевный человек. И все же быть посредственным намного лучше, чем покинутым всеми добрыми духами.
Где же все-таки шатается мой эльф?
11
То, что вторую часть моего путешествия следовало бы планировать профессиональнее, не вызывало сомнений. Мне безумно нравилась неоднозначность фразы «Я ищу комнату», и я наслаждался этим с чисто прагматической точки зрения. В такие минуты по мне пробегала благоговейная дрожь, словно я ходил повсюду, зная некую тайну, которую простым смертным нельзя было постичь. Но даже самые абсурдные предприятия требуют тщательной подготовки.
117
Дворец ветра (англ.).