Дорога на Порт-Артур
Шрифт:
К пулеметчикам подошли еще двое, спросили, почему те стреляли, и направились в нашу сторону. Вот тогда-то Гусев и просигналил: отходить назад.
Солдаты приблизились к убитому Кнапке, осмотрели его, решили, что там больше никого нет, кроме этого заблудившегося старика, и вернулись к переезду.
Мы делаем небольшой крюк, огибаем переезд и снова выходим к дамбе.
Сколько времени прошло после того, как мы покинули пакгауз, не знаю. А очень хотелось бы знать. Вдруг не успеем к девяти вечера к тому месту,
Кончается лес. Впереди угадывается большое поле, поперек которого все тянется и тянется этот земляной вал. Руки мои онемели. Кажется, еще сотня шагов и я выпущу угол плащ-палатки. А если не выпущу, упаду здесь вместе с майором. Почему артиллерист больше не предлагает комбату нести его на себе? Я бы и сам понес. Это, наверное, легче...
Дамба кончается, и теперь мы идем вдоль дренажной канавы. Их тут много, этих канав, не заплутаться бы!
Слева вспыхивают ракеты. Заметив их, мы плюхаемся в снег, хотя в таком тумане нас все равно не видно.
Но, наверное, слышно? Над нашими головами начинают посвистывать пули, доносятся пулеметные очереди. Мы чем-то выдали себя.
К комбату подходит Гусев.
— Товарищ майор, предлагаю группе замыкающих во главе с лейтенантом...
— Командуйте, Гусев, командуйте!
Группа замыкающих открывает огонь и начинает отходить назад к лесу. Их человек пять. Кажется, там наш Куклев и Сашка Маслов.
Фашисты оказались хитрее, чем мы думали. Один или два их пулемета продолжают огневой бой с отходящей к лесу группой, а один по-прежнему стреляет в нашем направлении. Раздаются первые хлопки минометов, а следом начинают рваться мины.
Рядом со мной на бровке канавы, спрятав лицо в ладони, лежит Лиза. При каждом очередном взрыве она вздрагивает. Ей сейчас страшно, только усилием воли девушка заставляет себя не побежать, держаться рядом с нами.
— Кочерин, — Гусев командует громко, теперь уже нечего таиться, — бери с Сивковым майора, Лизу и вперед по канаве. Мы примем бой здесь. Всем — в цепь.
— Взяли, Алексей! — Мы стаскиваем плащ-палатку с комбатом в канаву и ползем.
— А ты чего здесь? — Гусев замечает девушку, все так же лежащую на бровке. — Ступай за ними.
— Где дядя Йорген, товарищ командир? — слышится Лизин голос.
— Нету. Убили его в лесу.
Наши открывают огонь, выманивая противника, но тот и не думает атаковать в темноте. Гитлеровцы по-прежнему осыпают группу Гусева минами, поливают ее пулеметным огнем.
Но вот выстрелы с нашей стороны стали удаляться к лесу. Значит, и свою группу Гусев отводит назад. Что он делает? Неужели младший лейтенант решил оставить нас с раненым майором одних. Быть этого не может. Не верю. Но все же чувствую, как начинает закрадываться страх, и, чтобы как-то заглушить его, сильнее
А мины все шлепаются. Нас обдает водой, мокрым снегом, перемешанным с жидкой глиной. Но страшнее мин сейчас пули. Фашистский пулеметчик строчит по канаве, как хорошая портниха на машинке: точно по нужному месту.
Надо передохнуть.
— Стой, Алексей! — шепчу Сивкову и ложусь ничком, хватаю ртом снеговую кашу. Сивков тоже ложится, дышит, как загнанная лошадь. Лиза? И Лиза здесь. Прижалась к комбату, что-то шепчет ему.
— Товарищ майор, как вы? — малость отдышавшись, спрашиваю комбата.
— Спасибо, мне хорошо. Гусева не видно?
— Он тоже к лесу почему-то отошел.
— Не отойдет. Гусев так не поступит. Он отвлекает противника от нас, чтобы потом по канаве пройти сюда.
— Здорово бы было! — говорю я. — Товарищ майор, а ведь ваша сестра Лиля тогда в Ленинграде с меня слово взяла.
— Какое, Кочерин?
— Чтобы нигде не покидал вас. Как будто знала, что выпадет такой случай.
— А зачем это сказал мне сейчас?
— Просто так... Хорошая у вас сестра... Взялись, Алексей!
Майор был прав. Гусев со своими нагоняет нас в конце канавы, когда выбившиеся из сил мы лежим на краю канавы.
Гусев подходит к комбату, садится у изголовья.
— Как вы тут, товарищ майор?
— Все в норме. Замыкающая группа где?
— Здесь, нагнали. У нас двое убитых, пять ранены. Один тяжело, остальные идут. — Гусев говорит отрывисто, все еще не может отдышаться.
— Гусев, подмените Кочерина и Сивкова.
— Подменю. Теперь пойдем напрямик, полем. Осталось, думаю, километра полтора.
Я лежу и прислушиваюсь к разговору комбата с Гусевым. Меня не удивляет, а поражает спокойствие комбата, его выдержка в этой драматической обстановке.
К нам подходит старшина-артиллерист. Он ранен, но легко. Осколок оцарапал ему лоб.
— Знаешь, сержант, — говорит он мне, присаживаясь рядом, — третий раз пробиваюсь из окружения. В сорок первом — из-под Киева, в сорок втором — из-под Харькова. И вот на тебе — в сорок пятом пришлось.
— Какое это окружение? Наши рядом, — возражаю я больше для собственного успокоения.
— Оно верно, рядом. Но все равно не до смеху, когда кругом фашисты.
Гусев дает еще пять — десять минут отдыха, мы встаем и длинной цепочкой идем сквозь молочный туман на северо-восток.
Справа и слева от нас слышится стрельба, в небо взлетают ракеты. Это конечно же ведут бой подразделения нашей дивизии, мелкими группами идущие на прорыв из окружения. Где-то там, левее, должны находиться и те, что ушли из пакгауза первыми.
Мы с Сивковым и Лизой идем за комбатом, которого несут четверо солдат во главе со старшиной-артиллеристом.