Дорога на Порт-Артур
Шрифт:
— Обходи сосенки, Кочерин! — командует старшина. — Отрезай им дорогу в глубь леса!
Ну зачем он командует? Они же слышат и попытаются не допустить обхода.
Перебежками, от дерева к дереву я начинаю обходить сосенки, но автоматные очереди отсекают мне дорогу. Спрятавшись за дерево, я кричу старшине, быть может, хорошему хозяйственнику, но плохому тактику:
— Старшина, давай врежем по ним из трех автоматов.
— Верно! Огонь! — командует старшина, и мы бьем по сосенкам из автоматов.
Ответного огня нет. Что это, ловушка? Или мы постреляли их? Может, ушли?
Нет. Местность за сосенками просматривается. Лес редкий, и фигуры бегущих были бы видны.
Так и есть! Один из солдат-хозяйственников замечает бегущего и открывает по нему огонь.
Вскидываю автомат и тут же опускаю его: стрелять с такого расстояния из автомата — значит просто жечь патроны. Это понимает и наш противник. Он бежит ровнехонько, как на кроссе, даже не прячась за деревья. Бежит один. А где второй?
— Давай свое ружье, дядя! — Сивков бежит к пожилому солдату-хозяйственнику, берет его карабин. Выстрелы раздаются один за другим, раскатисто мечется по лесу эхо. Оно догоняет даже убегающего, но не делает ему никакого вреда. А пули из сивковского карабина, к сожалению, летят мимо.
Алексей грозит вслед убегающему и отдает карабин хозяйственнику.
Мы осторожно приближаемся к сосенкам, держа оружие наготове. Так у нас на севере подходят к лежке раненых медведей-шатунов, обложенных охотниками где-либо в лесной чаще, среди пней и корневищ, наглухо укрытых метровым слоем снега.
Где он, второй? Или притаился, чтобы задержать нас и дать возможность напарнику уйти?
Он был мертв и лежал навзничь с простреленной головой под крохотной, обрызганной кровью сосенкой. Рядом валялись автомат ППШ и вещевой мешок с оторванной лямкой.
Убитый был одет в заношенную солдатскую шинель, кирзовые сапоги, на шапке виднелись написанные химическим карандашом инициалы «В. Т.»
На первый взгляд, обыкновенный солдат неизвестного рода войск, лет двадцати пяти.
— Обыщи его, Кочерин, — говорит старшина, доставая кисет.
— Не могу.
— Еще чего?
— Не могу, старшина, мертвяков обыскивать.
— Тоже мне, цаца. — Старшина закуривает, отдает автомат солдату и расстегивает на убитом добротный кожаный ремень.
Из документов имеется только изрядно помятая красноармейская книжка. Старшина листает ее и кладет в карман. В вещмешке среди тряпок и патронов он находит пластмассовую коробку для масла, какие имелись у всех немецких солдат, полную колец, брошек, цепочек, крестиков, перстней и еще каких-то золотых безделушек.
Старшина протяжно свистит, покачивает головой, высыпает золото себе в шапку, для чего-то трясет его перемешивает и опять складывает в
— Ну, что скажете, братцы? — обращается он к нам.
А что мы скажем? Грабитель. Туда ему и дорога. Но кто он? Чья рука так хладнокровно наводила автомат на беззащитных людей?
Старшина прячет коробку в карман шинели, внимательно осматривает убитого. Теперь уже с видом следователя по особо важным делам, прибывшего на место преступления.
Некоторое время он молчит, раздумывая, потом спрашивает меня:
— Скажи, Кочерин, в его обмундировании ты ничего особого не замечаешь?
— Нет. Все вроде как у нас.
— А я вижу. — Старшина наклоняется, вытаскивает из-под убитого ремень.
— Такие кожаные ремни выдавали только до войны. Сам получал, когда кадровую служил. У этого и на брюках кожаный ремень, хотя мы давно получаем и поясные и брючные только из брезента. Это раз. Второе — гимнастерка на нем не только с отложным воротником, но и из ткани тоже довоенной. А белье? Ты видел на ком-нибудь из нас трикотажное белье? Не видел. Значит, — старшина поднимает кверху палец, — перед нами оборотень.
— Кто? — Сивков удивленно смотрит на старшину. Слово из сказки кажется ему здесь донельзя неуместным.
— Понимаешь, солдат, у Гитлера есть такая организация — «Вервольф» называется. По нашему, значит, оборотень. Это диверсанты. Сейчас они выходят к дорогам, по которым направляются в тыл гражданские немцы, грабят их, убивают некоторых. И заметь, делают это под видом бойцов Красной Армии, чтобы потом, после войны, эти немцы рассказывали всем, что видели. Понял, солдат?
— Понял. А почему вы догадались об этом, товарищ старшина?
— Да потому, что на убитом обмундирование, которое немцы в начале войны на складах наших захватили. Теперь такого нет. А для гражданских немцев это неизвестно. Все, пошли домой.
— Убитого брать не будем, старшина?
— Нет, Кочерин. Пусть лежит тут. Если кому понадобится, приведу сюда. А сейчас по пути зайди ко мне в землянку, составим акт на то, что забрали у него в вещмешке.
— Да я ничего не понимаю в этом золоте, старшина. Впервые вижу его.
— Я не больше тебя разбираюсь. Просто перечислим, сколько там колец, брошек, цепочек. Пошли.
Мы еще раз оглядываем место недавнего боя и отправляемся восвояси.
По дороге старшина вдруг вспоминает что-то, останавливается, ждет, пока подойдет Сивков.
— И еще — это предатель может быть. Шапку, шинель мог с убитого снять. Его же красноармейскую книжку взять. Они, видишь ли, бывшие полицаи, разбегаются сейчас, как тараканы на свету, чтобы за границу улизнуть. И это может быть. Все может быть, товарищ...
— Сивков.
— Товарищ Сивков. Куришь?
— Курю, товарищ старшина.