Дорога на простор. Роман. На горах — свобода. Жизнь и путешествия Александра Гумбольдта. Маленькие повести
Шрифт:
Гумбольдту трудно было, конечно, разобраться во всем этом. В четырехнедельном калейдоскопе ничего в подробностях и не рассмотришь. Но острый глаз, особенно пробуждавшаяся в нем во время путешествий жадность к познанию окружающего, соединенная с искусством исследователя и беспримерным упорством в труде, помогали угадывать основное. На иные резкие факты жизнь наталкивала сама, как ни отгораживали Гумбольдта от них эскорты, парады, приемы с иноязычной немецко–французской речью. В сущности, он постоянно окружен соотечественниками, которых, кстати, и сам невольно искал. Поиски эти трудностей не представляли, соотечественники встречались повсюду: министры,
Впрочем, Гумбольдт встречает и превосходных русских горных инженеров. Они принимают его, сопровожда–ют в поездках по Уралу. Он высоко оценивает их познания, энергию. «Выдающиеся люди», — пишет оп о них.
Да, со всегдашним своим доброжелательством Гумбольдт как бы представлял вниманию петербургского начальства (в письмах, которые оп регулярно отправлял в русскую столицу) видных людей горной промышленности. И эти Гумбольдтовы упоминания сыграли свою роль: в Петербурге, где с угрюмым недоверием встречали все «свое», к именитому гостю прислушивались.
Путешественники посещали на Урале предприятия, по тому времени образцовые: Кушвинскнй казенный завод, «порядок и чистоту работы на котором пельзя достаточно похвалить», яковлевскпе заводы, в первую голову Верхисетскнй. Качество изделий, технология производства, механизмы для раздувания печей, больница и аптека в рабочем поселке, самая архитектура здапнй, с колоннами, и куполами, — все восхищало Гумбольдта и его спутников. Кто же поднял так яковлевскпе заводы? — допытывались они. И услышали ответ: Григорий Зотов, крепостной, он был управителем заводов…
Встречали они и «диких бар», не желавших признавать никакого усовершенствования, никакой механизации, никакого облегчения работ. Зачем? Рабы дешевле всего! Гумбольдт очень осторожно, очень дипломатично касался в своих письмах–отчетах страшной язвы крепостничества. Он обсуждает вопрос преимущественно экономически. «Плохое распределение и применение человеческих сил», особые «условия пользования крепостными и мастеровыми на частных заводах», перазделенпе работ — «один человек и чугун отливает, и деревья валит, и золото промывает». В итоге тысячи людей там, где достаточно сотен.
Он своими глазами видел тех, кто трудился в мрачных, похожих на казематы цехах Богословского завода или в Туринских медных рудниках. «Надобно иметь большое терпение и любопытство, подстрекаемое любовью к науке, чтобы обойти эту водоотводную штольню, грязную, кривую и низкую», — сообщает Меныненин об одной из экскурсий Гумбольдта. «Великолепные малахиты, но что за безбожные разработки!» — вырвалось у самого Гумбольдта о турчаниновских владениях в «Гумёшках».
Он впдел и леса, выжигаемые на топливо, — что жалеть «дикому барину»?! Табуны лошадей, впряженных в ворот, — «двигатель» для сиплых насосов, откачивающих воду…
Верно, так охотнее всего правила бы своими вотчинами–заводами и династия Демидовых. В 1829 году Анатолий Демидов еще не женился на племяннице Наполеона (которую он будет поколачивать вполне в духе ветхого Домостроя) и не купил еще себе княжества Сан–Донато, но были Демидовы уже одними из богатейших людей России. Шестая, а временами и четвертая часть всего чугуна, производимого в России, выплавлялась на заводах Демидовых. А заводов этих, им принадлежащих, на Урале было несколько десятков. Гумбольдт посетил демидовски !1 Нижний Тагил, осмотрел литейные и рудники, плотины и россыпи. Хозяев не было,
Но на заводах Нижнего Тагила многое оказалось не как встарь. Гумбольдт увидел важные технические новшества. Хозяева, в своем далеке, мало были повинны в них. Новшества заводили заводские инженеры, работники — из тех, о которых говорили: «Уральцы коренные, до седьмого колена». И прежде других — замечательная семья крепостных Черепановых.
В наши дни историки пишут, что «механическое заведение» Черепановых на Выйском заводе стало центром передовой техники для всего Урала. Мы можем только догадываться, что сделали бы, чего добились бы эти люди необыкновенной технической одаренности, дерзновенно смелой мысли, железного напора, неутомимого трудолюбия в другое время, при иных условиях.
В 1829 году полный размах дела Черепановых был еще впереди. Но уже работали первые черепановскне паровые машины. Уже задумывалась «паровая телега», «сухопутный пароход» — первый русский паровоз. Все трое Черепановых — старший Ефим Алексеевич, сын его двадцатишестилетний Мирон и подросток–племянник Амос — готовились строить его. Первая в России железная дорога скоро откроется не в столице, а именно здесь, на Урале, — Пароходная улица в Нижнем Тагиле до сих нор напоминает оо этом.
Нижнетагильские заводы произвели очень большое впечатление на Гумбольдта. Розе в своем двухтомном «Путешествии на Урал, Алтай и Каспийское море» много пишет о них.
Но встречались ли путешественники во время краткого своего пребывания в Нижнем Тагиле с самими Черепановыми, мы не знаем. Недавно А. А. Ос–тромецкий опубликовал архивный документ, в котором говорится: «Столь отличные по своему устройству и пользам паровые машины, как единственные на всем Урале, заслужили внимание и одобрение многих путешественников, в том числе знаменитого Гумбольдта…»
С каждым днем все нарастало у Гумбольдта ощущение неизмеримости богатства этой земли сокровищ. Руды, металлы, бериллы, топазы — он видел все это воочию. По лупудовый кусок самородной платины сам нашел в Нижнем Тагиле. Во время неизбежного обеда на Сысертском заводе, где инженеры сидели в синих мундирах с золотым шитьем и черными бархатными воротниками, Гумбольдт взялся за салфетку — под ней лежал плоский тяжелый кусок самородного золота.
Однажды в Богословске в знойный полдень путешест венник стоял возле колодца, который споро рыли заступами несколько рабочих. Едва пробили верхний слой почвы, открылась смерзшаяся земля, глыбы обледенелой глины, вечная мерзлота.
Какой необыкновенный край — и как же мало дней отведено даже не на осмотр, а только чтобы успеть бегом обежать его!
Промчались дни — пора ехать дальше.
Путь ведет через Камышлов и Тюмень.
Одиннадцатого июля Гумбольдт смотрел с высокого берега иа сизо–бурое непомерное пространство движущейся воды. Кое–где виднелись клочья сбитой пены. Это походило на равнину, на осеннюю степь. И Гумбольдт сказал тобольскому генерал–губернатору Вельяминову: