Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы)
Шрифт:
– И вы тоже хороши, Николай Максимилианович, - говорил он Гамильтону.
– Представитель штаба дивизии! Культурный человек! Вы-то как могли поддержать такую идею?!
– Чего ты переживаешь, - пытался успокоить капитана Папа Шнитов.
– Я же сказал - всю ответственность беру на себя.
– Очень тебя спросят, если что-нибудь случится дурное! Отвинтят нам всем головы и все... Нет, ведь это же с ума сойти - послать за "языком" подозрительного верующего, да еще без оружия и не желающего воевать!
– Не желавшего!
– поправил Папа Шнитов.
– Сейчас-то он уже воюет!
– Ну, посмотрим,
Наконец капитан Зуев умолк. Стало тихо, и время как бы остановилось. Часа через три где-то там, впереди, в недвижной серой мгле глухо залопотал автомат. Очереди были короткие.
– Наш автомат!
– воскликнул лейтенант Зипунов.
– Это Охрименко! Они возвращаются!
– закричал Папа Шнитов, радостно затоптавшись на месте и захлопав руками, не то греясь, не то аплодируя.
– Слушайте, слушайте, - сказал Гамильтон.
– Немцы-то не стреляют! Значит, боятся своего подстрелить...
– Похоже, - подтвердил капитан Зуев.
– Отстреливается Охрименко. Неужели баптист волочит "языка"?!
– А почему бы и нет?!
– с надеждой и одновременно с некоторым сомнением сказал Папа Шнитов.
Один за другим треснули винтовочные выстрелы.
– Ага! Вот и Бозарбаев с ребятами!
– оживился лейтенант Зипунов.
Заработал тяжелый пулемет противника.
– Кирюк! Чего молчишь?!
– крикнул пулеметчику капитан Зуев. Подавить немедленно! Бей по направлению звука!
– Гляньте, товарищ капитан! Гляньте! Нельзя в этом секторе вести огонь!
– ответил Кирюк.
– Наши возвращаются!
Теперь все снова увидели знакомое белое колыхание. Оно медленно приближалось к траншее. Через несколько минут Щукин, с помощью двух бойцов, посланных ему навстречу, втащил в окоп "подарок". Немца развязали. "Язык" оказался самый что ни на есть замечательный. По званию майор.
Пленный растерянно поглядывал на теснившихся в траншее советских воинов и сокрушенно покачивал головой. Прочитав его офицерское удостоверение, Гамильтон чуть не подпрыгнул от радости. Охрименко и Щукин захватили представителя штаба 18-й немецкой дивизии.
– Операция "Фанера" увенчана блистательным успехом!
– воскликнул Гамильтон, потрясая над головой удостоверением пленного.
Но что был этот успех по сравнению с успехом операции "Баптист", проведенной Папой Шнитовым!
Щукина обнимали, мяли, жали руки, хлопали по плечам. Еще больше досталось Папе Шнитову. Его хотели качать, позабыв, что подбрасывать человека выше уровня бруствера не годится даже ночью. Капитан Зуев спас его от этого испытания. Он приказал всем отойти от Папы Шнитова и, воспользовавшись образовавшимся вакуумом, сам налетел на него с объятиями и поцелуями.
– Браво, Папа Шнитов! Брависсимо!
– повторял Гамильтон.
Между тем лейтенант Зипунов распоряжался пулеметчиками, прикрывавшими выход Охрименко и снайперов из "ничейной" полосы. Вскоре и они оказались в траншее. Новый взрыв ликования встретил появление главного героя поиска сержанта Охрименко. Храбрый разведчик коротко, но зато много раз подряд рассказывал о том, как проходил захват "языка". Главным в его рассказе было то, что Щукин помешал ему прикончить ножом часового, выставленного теперь возле фанеры. С целью спасти его жизнь Щукин
После снятия и подмены часового схватить пришедшего за фанеру немецкого офицера было уже несложно. Опаснее всего был для разведчиков обратный путь через немецкую передовую. Трудно сказать, чем кончилась бы операция, если бы не исключительно благоприятная погода.
Во время обратного пути Щукин не раз благодарил бога за то, что тот ослепил врагов туманом и оборонил их с Охрименко от лютой смерти. Охрименко, в свою очередь, не преминул сделать из этих слов баптиста вывод, что бог воюет на нашей стороне...
Хмурым в обстановке всеобщего ликования оставался один Щукин. В ответ на поздравления он отмалчивался.
Ночью в землянке, в которой находился Щукин, к сонному бормотанию, кряхтению и храпу примешался звук совершенно необычный. Если бы кто-нибудь из солдат не спал, он услышал бы приглушенные теплой шапкой, служившей подушкой, рыдания и молитвенный шепот.
"Прости меня, господи, - лепетал Щукин, - за прегрешения мои великия и малыя. Спаси и помилуй, господи милосердный, товарища и брата моего, сержанта Охрименко Ивана, за то, что, не щадя жизни своей, спасал меня от богопротивных и мерзких фашистов, настигавших нас, когда отползали мы назад с немецким "языком"... Прости за то, что убил он при этом двух тварей твоих - фашистских солдат. Помилуй, господи, хорошего человека замполита Папу Шнитова, спасшего меня по доброте своей от суда, от презрения, а то и от позорной смерти. Прости, господи, и меня, грешника, за то, что возьму я завтра в руки боевое оружие и буду воевать, как все люди - дети народа твоего богоносного. Видно, на то воля твоя, великий боже, ибо не смочь мне никоторым образом теперь поступить иначе..."
Наутро боец Щукин явился к командиру взвода, лейтенанту Зипунову. Доложив как положено, он попросил разрешения взять оружие и приступить к несению боевой службы.
В тот день и прибыл в роту начальник политотдела, полковник Хворостин. Его сопровождали фотокорреспондент и поэт из армейской газеты.
О том, как удивился полковник Хворостин, узнав в разведчике, которого ему предстояло наградить, баптиста Щукина, уже было рассказано. Придя в себя, полковник сказал:
– Ничего не попишешь. Факты - упрямая вещь!
Затем он обратился к бойцам с речью.
– Вот, товарищи бойцы, - сказал полковник, - перед вами боец Щукин. Посмотрите на него: боец как боец, на груди у него автомат. Сейчас я прикреплю к его гимнастерке боевую награду. Надеюсь, что он будет ею гордиться. А ведь совсем недавно товарищ Щукин отказывался брать в руки оружие, отказывался вместе со всем народом защищать Родину от фашистов. Как могло случиться произошедшее чудо? Ответ ясен. Ваш замполит Папа Шнитов нашел правильный подход к человеку. Вот что значит политработа! Спасибо за службу, товарищ замполит!