Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы)
Шрифт:
Не успели отъехать и километр, как снова остановка и снова команда "воздух". Все повторилось сначала. "Мессершмитт" шел теперь обратным курсом и снова прошил дорогу, но в машину опять не попал. Когда мы вышли из леса, "генерала Самсонова" не было. Пошли его искать. Задержались надолго, потому что на этот раз он не отсиживался, а не останавливаясь бежал в сторону от дороги. Догнали чуть ли не за полтора километра. Приставший в нам "мессершмитт" за это время не появлялся.
– Полетел заправляться, - пояснил нам водитель полуторки.
– Скоро опять прилетит...
Когда мы затолкали нашего бегуна
– Держите вы его крепче. Если убежит, под трибунал попадет за трусость.
Минут двадцать мы ехали спокойно.
– Простите меня, ребята, простите, - все время повторял Самсонов. Ничего не могу с собой поделать. Вы и верно держите меня покрепче.
Лейтенант неожиданно скомандовал:
– Воздух!
Машина встала. Несколько человек выпрыгнули на дорогу и рванули в лес. Четверо, в том числе и я, схватили Самсонова за руки и за ноги. Он дико вырывался, кричал... Тут над нашими головами завыл мотор самолета, затрещал с неба пулемет, застучали по земле пули. Мы все кто как пригнулись... Самсонов со страшной силой рванулся и вылетел на дорогу, поднялся и с каким-то странным стоном побежал в лес. Там его схватили... Оказалось, что, падая, он сломал руку...
В нашу часть он вернулся из госпиталя через месяц. Встретили его неплохо, можно сказать, по-товарищески. В тот же день, однако, мы объявили ему, что после той истории на лесной дороге мы решили лишить его звания "генерала" и никогда больше его так не называть.
Прошел еще один месяц. Самсонов нес службу, как и все. Однажды ночью стоял в карауле и во время артналета свой пост не покинул. Раза два назначали его в боевое охранение. Лежал он ночью с напарником в "секрете" на "ничейной" полосе. Фашисты постреливали из пулеметов, кидали на "нейтралку" мины. Но Самсонов держался спокойно.
Никто не напоминал ему о прошлом, не попрекал, не насмехался. Но сам он был явно не в себе. Ходил мрачный, все больше молчал. В свободное от службы время часами лежал в землянке на нарах, положив руку на лоб и глядя в одну точку на бревенчатом потолке. Мы объясняли его состояние страхом, который он теперь не выказывал, но который, как мы думали, тем сильнее его угнетал.
Нам и в голову не приходило, что переживал он, оказывается, вынесенное ему наказание - лишение звания "генерала". Само звание было, конечно, шуточное. Но то, что мы его этого звания лишили, имело совсем не шуточные причины и стало поэтому делом серьезным.
Как мы потом узнали, Самсонов в часы своих молчаливых раздумий принял решение - добиться, чтобы прозвище "генерал Самсонов" мы ему возвратили.
И вот как-то раз произошло то, что было для нас неожиданным, а для него долгожданным случаем.
Командир роты объявил на построении, что нужны восемь добровольцев. Задача - тайно подползти к окопам противника, ворваться в них, посеять панику и захватить "языка". Таков приказ командира батальона.
Вызвалось человек пятнадцать. Из строя вышел и Самсонов. Командир приказал семерым вернуться в строй. Самсонов был оставлен в команде добровольцев.
На другое утро в роте только и говорили о ночном поиске. Он прошел успешно. Наши скрытно приблизились к вражеской траншее. Когда немецкий часовой крикнул: "Хальт! Хенде хох!", Самсонов ответил ему
В тот же первый день после ночного поиска мы, бывшие однокурсники, собрались в одной из землянок и пригласили Самсонова. Когда он вошел, я по поручению товарищей торжественно объявил, что мы восстанавливаем его в звании "генерала" и отныне, как прежде, будем называть его "генерал Самсонов".
С этого дня Самсонов преобразился, стал прежним, общительным и даже веселым парнем. Но на этом история с ним еще не закончилась.
Перед ноябрьскими праздниками группу бойцов роты вызвали к командиру полка для вручения наград. Был в ней и Самсонов. Вместе с другими участниками того ночного поиска он был награжден медалью "За отвагу". Награждение происходило в Ораниенбауме, в помещении бывшей школы. Когда подполковник - командир полка - вызвал к столу, на котором лежали коробочки с медалями, Самсонова, тот подошел, чеканя шаг, и, вскинув к шапке руку, отчеканил:
– Генерал Самсонов за получением награды явился.
На мгновение стало тихо. Я сам видел, как подполковник вытянулся было по стойке "смирно". Потом он расслабился, кашлянул и спросил:
– Это еще что такое?!
Я поспешил на помощь своему товарищу:
– Разрешите доложить, товарищ подполковник?!.
И тут я кратко рассказал командиру полка, почему у Самсонова такое прозвище... Подполковник посмеялся, вручил Самсонову медаль "За отвагу" и сказал:
– Служите, ефрейтор Самсонов. Может, и в самом деле генералом станете.
Чем черт не шутит, может, и стал бы когда-нибудь наш "генерал Самсонов" настоящим генералом. Однако черт "пошутил" иначе. Ранним октябрьским утром Коля Самсонов неосторожно поднялся в окопе во весь рост. То ли загляделся на золотую осеннюю листву, охваченную пламенем утреннего солнца, то ли заслушался щебетом птиц... Простоял он, чему-то улыбаясь и запрокинув голову, всего несколько секунд. Никто из товарищей не успел даже его окликнуть, осадить вниз... Пуля немецкого снайпера пробила ему голову. Случилось это там же на Ораниенбаумском пятачке, под селом Гостилицы. Гиблое было место.
ДОРОГА НА СТРЕЛЬНУ
На фронт меня снаряжала мама. Глаза у нее были печальные... У меня, напротив, настроение было радостно-приподнятое. С плеч свалилась гора: наконец-то! Ведь все мои товарищи давно на фронте, немцы подошли к Ленинграду, а я все еще торчу дома.
В последнее время, подходя к нашему подъезду, я каждый раз испытываю чувство стыда. На двери два плаката. Слева - стихи Джамбула: "Ленинградцы! Дети мои!" Справа - плакат, изображающий ополченца. Каждый раз упирается в мою грудь вытянутый вперед палец сурового усача с яркой звездочкой на пилотке. Снова и снова задает он мне вопрос: "А ты записался добровольцем?"