Дорога на Стрельну

Аль Даниил

Сказанное имело под собой серьёзные основания. Мне пришлось слышать выступление генерала Говорова в штабе нашей армии. Хорошо запомнились его слова: «Неполного порядка не бывает. Неполный порядок честнее и правильнее называть беспорядком…»

— А то, что мы здесь, в армии, ничего не знали об этом факте, — разве это пустяк?! — продолжал генерал. — Я так и ждал, что Говоров бросит в наш адрес знаменитое своё словечко «бездельники»! Попробуй потом оттереть этот ярлык! Слава богу, не сказал пока. А ведь ещё скажет, если быстро и чётко не разберёмся в том, что там происходит…

— Извините, товарищ генерал. Не учёл этих соображений, — сказал я вполне искренне.

— Ну, то-то… А главное ещё и не в этих соображениях… Вот здесь, на самом острие нашего клина, — начальник

штаба указал на оконечность длинного, как чулок, выступа, — здесь у нас, оказывается, участок фиктивной обороны. На бумаге числится рота, а на деле неизвестно что. Сколько там активных штыков, а конкретно — сколько там автоматчиков, сколько пулемётчиков, сколько людей на доставке боеприпасов, сколько для поддержания связи, для эвакуации раненых, мы, выходит, не знаем. Вот нащупает враг, что здесь слабое звено, да как врежет нам… Рота как-никак километр по фронту занимает. На её участке прорвутся — могут в прорыв поэшелонно хоть целую дивизию вводить… А ты говоришь — пустяки!

— Разрешите спросить, товарищ генерал, как же командование полка и дивизии? Неужели не знают, что у них в ротах происходит? Этого же не может быть.

— Возможно, что и не знают. А может быть, знают, да почему-либо покрывают жуликов. Все это тебе и надо тщательно выяснить… Короче говоря, так: командующий фронтом приказал завтра к четырнадцати ноль-ноль доложить ему лично о результатах расследования. «Разберитесь, — говорит, — кому там у вас лавры Чичикова не дают покоя и что там у вас за мёртвые души воюют…» Мне самому бы надо выехать в дивизию, да не могу, другие задачи надо решать. Вот и посылаю тебя. Вместо себя. Понял? Со всеми полномочиями, какие сам имею. Ты понял?

— Так точно. Понял.

Генерал подошёл к столу и вынул из папки бумагу.

— Вот предписание, подполковник. Учти, наш доклад командующему фронтом должен заканчиваться словами: «Меры приняты». Это значит, что ты должен принять их на месте, не мешкая. И давай без этого… Без адвокатства. И без либеральничества. Не будь шляпой! — Генерал повертел ладонью около головы. — Нагрянь неожиданно. Разговор с командиром роты начни издалека. Послушай сперва, что он тебе скажет о состоянии обороны на участке, о количестве активных штыков в роте, о потерях… А потом и прижми. Все, мол, известно и так далее. Как только факт злоупотреблений и обмана командования подтвердится, командира роты тут же отстрани своей властью от должности и направляй в военную прокуратуру армии под конвоем. Назначь временно исполняющего обязанности командира роты. При первой же возможности доложи лично по полевому телефону… На всякий случай кое-какие меры по усилению тамошнего участка обороны я начну принимать немедленно.

— Должен ли я доложить о своих действиях командованию дивизии?

— Поставь их в известность о своих действиях постфактум, как говорится… Если будет возможность. Ради этого не задерживайся. Возвращайся как можно скорее для личного доклада мне и для составления письменного донесения командующему фронтом… А этих, — начальник штаба явно имел в виду командование дивизии, — я сам проинформирую! Будут у меня знать, как подводить! Бездельники!

Я невольно улыбнулся. Знаменитое словечко командующего фронтом, видимо, крепко сидело в голове нашего генерала.

* * *

Ход сообщения на данном участке был самым длинным на нашем фронте. Тянулся он, как я уже говорил, километров семь. Глубина его была чуть меньше человеческого роста. Ширина — метра полтора. По этой узкой, выкопанной в промёрзшей земле «улице» шло движение в обе стороны. К передовой движется пополнение. Роты повзводно трусят внаклонку. Солдаты то и дело спотыкаются, задевая стволами винтовок земляные стены, а то невзначай — идущих рядом. Бойцы хозвзводов, тяжело пригибаясь на каждом шагу, несут на плечах огромные термосы с пищей. Навстречу на волокушах тянут раненых. В обоих направлениях спешат, в прямом смысле этого слова на полусогнутых, связные с пакетами, бредут почтальоны с мешками писем. Встречным в траншее трудно расходиться. Особенно с термосами и с волокушами. И вообще, долго идти в эдакой тесноте, да ещё

внаклонку, нелегко. Но ничего не поделаешь! Немало смельчаков, не пожелавших ползти кротами по земляному ходу и в нарушение приказа зашагавших поверху, лежат теперь в снегу по обе стороны траншеи. То тут, то там торчат из-под снега скрюченные руки, как бы простёртые в предупреждение живым… И только самый уязвимый, самый ценный груз — боеприпасы подвозят к передовым частям поверху. Грузовики идут, правда, только по ночам, через редкий лесок километрах в двух от хода сообщения. И бывают же чудеса: до сих пор не случилось ни одного попадания в машины, гружённые снарядами или минами. Как говорят по этому поводу остряки, «по законам физики снаряд в снаряд попасть не может, так как одинаково заряженные тела отталкиваются».

Ход сообщения был с достаточной точностью нанесён на карты фашистских артиллеристов. Вражеские самолёты сфотографировали его с воздуха. Но прямое попадание в узкую нитку траншеи было почти исключено. У фашистов, однако, имелся способ добираться до тех, кто идёт по траншее. В небе над ней то и дело вспыхивали разрывы шрапнели. Облачка светлого дыма плыли над ходом сообщения, а вниз дождём сыпалась начинка шрапнельных снарядов. Большинство раскалённых «капель» этого дождя проливалось опять же над пространством справа и слева от хода сообщения. Но часть из них все же ранила и убивала шедших по нему людей. Мёртвых тотчас поднимали из траншеи и откатывали от её краёв — кого подальше, кого поближе. Тяжело раненных оттаскивали до ближайшего «кармана», открытого нарочно для таких случаев. Оттуда их забирали санитары с волокушами. Легко раненные брели в тыл сами или продолжали путь в свою часть…

Я шёл по траншее злой как черт. «Негодяи, — думал я о виновниках злоупотреблений, вызвавших такую тревогу. — Мародёрствуют, жрут там за погибших… Или, чего доброго, выменивают излишки продовольствия на водку… И вот из-за этих жуликов я должен брести здесь ночью, в мороз, согнувшись в три погибели… куда-то на самые куличики фронта!»

На этот раз — я знал это твёрдо — смягчать ничего не буду. Во-первых, сам характер злоупотребления уж больно гадкий. Кто же не знает, что ленинградцы — рабочие, стоящие по двенадцать — четырнадцать часов у станков, наши матери, жены, дети — все ещё ощущают нужду в продовольствии. Да и бойцам, месяцами безвыходно живущим в промёрзших окопах, все ещё не хватает необходимых калорий. И в этих условиях пропивать или втридорога продавать хлеб и другое продовольствие, получая его на убитых товарищей, — преступление, не заслуживающее никакого оправдания!

Мысленно я уже составлял текст рапорта, который, помимо доклада по телефону, будет направлен командующему фронтом: «Факт злоупотреблений вскрыт. Меры приняты. Виновные отданы под суд военного трибунала. На их непосредственных начальников наложены взыскания. Боеспособность роты восстановлена полностью. Политотдел армии, опираясь на подчинённые ему политорганы подразделений, а также на армейскую и дивизионную печать, использует данный факт в своей воспитательной работе среди бойцов и командиров…»

На командном пункте полка, а затем и на командном пункте батальона я не сообщал об истинной цели моего прихода. Сказал, что должен уточнить на штабной карте расположение передовых частей. Подобную ложь приходилось в отдельных случаях пускать в ход, чтобы не вызвать в связи с приходом порученца из штаба армии переполох, а главное — чтобы избавиться от сопровождения вышестоящими начальниками в подчинённые им роты и батальоны.

В штабе батальона мне указали направление и ориентиры, по которым следовало идти в роту капитана Федотова. Тут же меня предупредили, что противник простреливает пространство между батальоном и ротой из тяжёлых пулемётов. Шальная очередь может прилететь в любой момент, и поэтому двигаться до расположения роты необходимо только ползком.