Дорога неровная
Шрифт:
Павла бросилась на квартиру, где жил Андреев, узнать у хозяйки, что произошло, но и та была в неведении. С тех пор Павла никогда не видела Евгения Андреева. Стало пусто в ее жизни: рядом не стало надежного друга, такого, как Женя. И никогда уже не было.
Шло лето пятьдесят первого года двадцатого века…
Глава IX — Любовь
Найди меня по трепету души.
Зачем вдали бродить по белу свету?
Я жду тебя. Я жду. Спеши…
А
Кроме печали и муки?
Годы… Как летят эти годы!.. Вот и Шурке идет уже третий годок, и Павлин бабий век — сорок лет — на подходе.
За это время у Павлы Дружниковой случилось много всякого хорошего, но больше — плохого.
Только вышла Павла из кратковременного, установленного законом, декретного отпуска, едва втянулась в работу — опять пришло сообщение о ликвидации радио-редакции — ох уж это постоянно меняющееся руководство, всяк по-своему воротит, вот уж истинно — «новая метла по-новому метет»! Горком направил Павлу в редакцию городской газеты, но и там немного поработала: сняли директора кинотеатра «Октябрь», а Павлу — назначили. А через год она стала директором гостиницы «Север».
То есть сложилось так, что Павла перестала распоряжаться своей судьбой: за нее решал горком партии, пихал туда, где кадровая прореха, и Павла, вздохнув, безропотно сдавала дела в одном месте и принимала в другом. Работала на ответственных должностях, а пользоваться положением не умела. Мать часто корила ее: «Вся в Егора, будто родная дочь его, такая же простодырая, — и поучала: — Вот туды-сюды контрамарки в кино даешь, а хоть конфет кулек кто тебе принес, или еще чего. Вертишься возле начальства, а квартиру себе новую выпросить не можешь — все в одной комнатешке. Зойка вон простыни старые на новые поменяла в общежитии. Розка дрова бесплатно у себя в конторе берет. У всех исполкомовских огородищи за городом, и машину им дают на картошку ездить, а ты записаться никак не можешь, все с базара да базара покупаешь. Бестолковая ты у меня хозяйка, одно слово — простодырая».
Павла молча выслушивала мать, кивала, соглашаясь, и, конечно, по-прежнему давала десятками контрамарки инструкторам горкома и работникам исполкома, которые принимали это, как должное, без тени смущения, хотя вполне были способны заплатить за билеты в кино. Сама же она, и впрямь, ни к кому ни за чем не обращалась.
Зато Зоя и Роза были не «простодырые». Обе пошли по финансовой части, работали кассирами.
Зоя еще в юности научилась ловчить, приспосабливаться к жизни. Она во время войны, когда работала в Жиряково секретарем сельсовета, себе и документы новые сделала, сменила имя Заря на Зою. А что? Своя рука — владыка, а у Зои под руками были все государственные бланки. Родня долго считала, что Зоя просто дурачится, когда, вернувшись с фронта, велела так себя называть, оказывается она, и в самом деле, была уже Зоей.
Зою мотало с места на место, с квартиры на квартиру — грубовата была в обращении с людьми Зоя Егоровна. Думала Павла, беря грех на душу, что, может, и еще какие-либо провинности за Зоей водятся. А все потому, что пришлось ей однажды нести средней сестре в больницу чистое белье. Открыла Павла чемодан и ахнула: в кармашке лежали облигации со знакомыми буквами-метками «Л», «П», «В», «Г», «М». Вот, значит, где лежали
Женат был и Василий. Подрастали у него две дочери, жена Физа — неплохая, да теща грызла зятя исподволь, что вернулся из армии с небольшим чемоданчиком в руках да в потрепанной форме, обвешанный боевыми наградами — Василий на фронте не был, служил на дальневосточной границе, там и награжден был на пару со своим верным псом Букетом. Корила, что соседский сын приехал с двумя чемоданами и вещмешком за плечами. А в чемоданах — платки шелковые, нитки да иголки, губная помада, одних часов — штук тридцать. Все — первосортное, трофейное, а главное — ходовой товар, которого не хватало в разрушенной войной стране.
Грызла старуху зависть, грызла досада: пророчила она себе в зятья соседа, а Физка-дура где-то подхватила Ваську голозадого. И хоть бы пользовался тем, что шофер, так нет же. Она бродила по дому, ворчала на всех: «Взял бы вас дедушко лесной». За эту присказку старуху и прозвали — «дедушко лесной».
Ворчала-ворчала теща и допекла-таки Василия: он уехал к другу под Ленинград в Рощино, где нужны были опытные шоферы. Позвал к себе жену, да та обиделась, что тайком уехал, ответила отказом. Василий женился вновь. Однако не повезло Василию и со второй женой: постоянно ссорились они, а все же терпели друг друга, воспитывая двух сыновей.
Лишь Павла «куковала» одна. Никак не могла найти себе пару. Заглядывались на нее мужчины — стройную, моложавую, но с женатыми Павла путаться не хотела, среди холостяков ровни не было. И вдруг неожиданно, как снег в июне, свалилась на нее любовь.
Шел пятьдесят второй год с начала века…
Павла собиралась уходить домой, когда к ней в кабинет заглянула старший администратор — Альбина Осиповна, крашеная блондинка еще в полном соку. До гостиницы она работала в торговле, почему оттуда ушла — неизвестно, да Павла, впрочем, и не докапывалась, так как в трудовой книжке значилось: «Уволена по собственному желанию…» Одевалась она в «Севере» лучше всех, у нее одной были драгоценности и золото.
— Павла Федоровна, не знаю, что и делать. Постоялец один уже целый месяц не платит — Смирнов из четвертого люкса.
— Что же вы не требуете с него плату? Если не платит — выселяйте. Кто он такой?
— Экономист из Белояровского леспромхоза. Живет у нас два месяца, — Альбина сделала таинственное лицо и перешла на шепот. — Тут такая романтическая история… Он ждал квартиру, чтобы вызвать семью, вот-вот должны были квартиру дать, а семьи… — она злорадненько хихикнула. — Все нет! А знаете, он такой обходительный, ин-те-рес-ный мужчина!
— Ну и что из этого? — пожала Павла плечами. — Платить все равно должен вовремя. Куда вы смотрели и почему мне раньше об этом не сообщили?
— Ну… — Альбина замялась: не говорить же директору, куда она и на что смотрела, проводя часть своего ночного дежурства в четвертом люксе. Ведь Смирнов — не просто обходительный, он — красавец мужчина, всегда элегантно одетый, шутливый, и в постели — ах! — Альбина от восторженных воспоминаний закатила глаза. Ах! Но вовремя освободилась от них, потому что Дружникова пристально смотрела на нее, ожидая объяснений. — Ну, жалко стало его. Он всегда такой вежливый, всегда так убедительно просил подождать, когда ему дадут зарплату.