Дорога неровная
Шрифт:
У Андреева в Ленинграде жила мать, но Женя, побывав однажды у нее после демобилизации, почему-то больше в Ленинград не ездил, а забрался в таежную уральскую глухомань. Жил Андреев на квартире у пожилой, интеллигентной старушки, которую Павла знала еще по довоенной работе в городской газете, часто бывала у нее, там и познакомилась с Андреевым.
Именно Женя и был виноват в том, что отношения Кима и Павлы подошли к логическому завершению — близости.
Женя обращался к Павле уважительно по имени-отчеству, частенько приносил ей цветы, и та всегда смущенно ахала: «Жень, ведь цветы такие дорогие, зачем тратишься?» Женя в ответ чмокал
Обычно после передачи Ким и Женя провожали Павлу домой. Ким делал вид, что ему просто по дороге — жил в общежитии на улице Сталина, а Женя делал это из галантности. По пути Женя оживленно болтал обо всем с Павлой, его совершенно не тревожил статус «третьего лишнего», а Ким злился, что Павла так охотно разговаривает с Женей. Часто втроем, доходили до квартиры Павлы, а потом до полночи «гоняли чаи».
Но как-то Женя после записи передачи сразу же ушел в больницу оперировать больного ребенка, и Ким с Павлой пошли домой вдвоем. Ему бы радоваться, что Андреев не увязался следом, а он молча сопел, шагая рядом с Павлой. Молча и в комнату вошел.
Было уже поздно, но дома никого не было: парни ушли к Розе отмечать день рождения ее старшего сына, а Лида с Ефимовной уже давно жили у Розы. Ефимовна нянчилась с детишками Розы, а Лиде было ближе к работе — из-за семейной нужды она, едва получив паспорт, устроилась бракером на лесокомбинат, как стали называть после войны «восьмой» лесозавод, а учебу продолжала в школе рабочей молодежи.
Роза вышла замуж за сержанта, который служил в одной из «зон» — так называли в Тавде исправительно-трудовые лагеря, расположенные в избытке вокруг. Он был неплохой человек, Александр Насекин, симпатичный, хотя гораздо старше Розы, потому очень по-крестьянски обстоятельный и солидный. И обеспечены материально Насекины были намного лучше, чем Дружниковы: Александр к зарплате получал еще и продпаек, потому-то Виктор с Геной с радостью отправились в гости в надежде «налопаться от пуза».
Павла сначала забыла, что дети будут ночевать не дома, но, вспомнив, заволновалась: никогда она еще не была наедине с Кимом в такое позднее время.
Ким листал журнал «Огонек», молчал-молчал, собираясь, видно, с духом, и выпалил:
— Не надоело тебе меня мучить? Ведь Женька тебя не любит, а я люблю! Чего ты с ним любезничаешь?
Павла застыла на месте: вот оно!
— Откуда мне знать, что любишь меня? — она постаралась говорить как можно равнодушнее и пожала плечами. — Ты же молчишь. А с Женей мы стали друзьями еще задолго до знакомства с тобой. Вот и все наши любезные отношения.
— Друзья?! Да?! — вскочил Ким с места. — А зачем он тебе цветы носит?
— Кто же мешает и тебе делать то же самое? — усмехнулась Павла, понимая, что Ким эту чушь мелет из простой ревности.
— А кто вокруг увивается? Не Женька, да? Скажешь, не связаны вы, да? Мужик с бабой не для дружбы созданы, — он стоял перед Павлой злой и взъерошенный, как молодой драчливый петушок. Павла положила ему на плечи руки, осторожно поцеловала в губы легким поцелуем:
— Глупый ты, Кимка, — рассмеялась
— А не обманываешь? — Ким смотрел недоверчиво, сопел обиженно. И упрямо заявил: — Так не бывает, чтобы женщина с мужчиной только дружили.
— Не обманываю. И вообще, если хочешь, можешь оставаться сегодня у меня. Мальчишки ночуют у Розы.
— Правда? — Ким обрадовался, начал целовать Павлу куда попало — в щеки, нос, лоб, и все делал смешно, лихорадочно, так, что Павла даже ревниво подумала: со сколькими же он был таким взбудораженым и нетерпеливым.
Но Ким, оказалось, как это ни странно, совсем не знал женщин — был неопытным и бестолковым в первый миг близости. Когда Павла это поняла, то волна нежности к лежащему рядом большому, обидчивому мальчишке подхватила и понесла ее в безбрежную даль. И стало все равно, узнают ли об этой ночи дети, уж мать точно узнает, не зря соседская старуха выглядывала в щелку дверей своей комнаты, когда она с Кимом проходила к себе. Ну и пусть узнает! Девять лет она живет одна без мужа, и ей хочется любить, а главное — быть любимой. А Ким… Он был ее, и только ее!
— Почему тебе такое имя дали — Ким? — Павла гладила его мягкие послушные волосы.
— Если по правде, то мое имя должно быть Коминтерн. Так меня отец назвал. Он большевик, с белыми воевал. Колхоз в нашей деревне создавал, председателем был. Его кулаки чуть не убили. А я имя сменил, когда меня в армию призвали, назвался так. Все привыкли — Ким да Ким, а потом упросил писаря и солдатскую книжку сменить. После госпиталя в другую часть попал, там вообще не знали, как меня правильно зовут. Хорошо, что отец далеко, а то задал бы он мне жару — горячий человек. Возмутился, конечно, когда узнал, но я его сразил расшифровкой имени: Ким значит — «коммунистический интернационал молодежи», вот он и успокоился.
— Да, — улыбнулась Павла, — самое крестьянское, большевистское происхождение.
— Ага! — кивнул Ким. — А сестру отец назвал Конституцией, она как раз пятого декабря родилась. Ей труднее с имечком, и потому всем называется Ксенией. Отец у нас строгий. Узнает, что я не учусь, а вот с тобой — голову отвернет.
— Не пиши, так не узнает, — со смешком посоветовала Павла.
— Да я и так не пишу, — это простодушное признание кольнуло Павлу в сердце, хотя она и не очень обольщалась насчет своего будущего: Ким на десять лет моложе, через год заканчивает учебу в техникуме, уедет куда-нибудь, так что новое замужество ей не светит. — Знаешь, Пань, что-то плохо у меня с технологией. Двойка будет, могу без стипендии остаться, попроси директора по старой дружбе повлиять на преподавателя, мол, занят сильно на радио, а, Пань?
Чтобы беспрепятственно встречаться с Павлой, Ким ушел из общежития на частную квартиру. Он по-прежнему числился диктором, но зарплату отрабатывал честно другим способом — помогал радиооператору: в технике он все же разбирался лучше, чем в технологии обработки древесины.
В доме Павлы Ким теперь бывал редко. Да и что там делать? В одной комнате жили две семьи: Павла с Геной и Виктор со своей молодой женой. Павла запретила старшему сыну жениться на Нине Шалевской, однако парню, наверное, очень уж хотелось жениться, вот он однажды и привел к матери невысокую пухленькую смешливую девчушку и без всяких психологических подходов бухнул: