Дорога Отчаяния
Шрифт:
— Ожидаемые, — Харпер Тью самодовольно улыбнулся. До забастовки он был подпомошником менеджера по производству; каким-то образом Компании не удалось полностью вытравить из него человеческие черты. — Выход стали сократился до ручейка — меньше восьми процентов номинальной производительности. Я полагаю, что Компания достигнет точки «пан или пропал» в течение примерно десяти дней.
На шестнадцатый день забастовки, в пять утра, господин Е. Т. Дхармамджитсингх, его жена Миса и восемь детей проснулись от треска вышибаемой прикладами двери. Четверо вооруженных охранников ворвались в спальню, выставив перед собой дула МФБС.
— Встали, оделись, —
Когда они бежали по 12–ой, пытаясь не растерять в спешке собранные ценности, Дхармамджитсингх увидел отъезжающий бронированный автобус, а также множество вооруженных людей, ломящихся в двери цвета навоза по всей улице. Он слышал крики, выстрелы и треск ломаемой мебели.
— Этих не трогать! — заорал своим людям сержант, собравшимся вышибить входную дверь цвета навоза. — Эти лояльные. Пусть живут. Следующий дом.
В это утро были изгнаны двести семей бастующих. Еще двести остались без крова на рассвете следующего дня, а на третий день — следующие двести. Улицы Дороги Отчаяния заполнились неустойчивыми зиккуратами из мебели, увенчанными заплаканными детьми. Семьи укрывались под импровизированными тентами из постельного белья и пластиковых мешков для мусора.
— Это нас разорит, — объявила Мавда Аронделло. — Мы не можем себе позволить эвакуацию детей и иждевенцев из Дороги Отчаяния в приюты Великой Долины. Железнодорожные тарифы ужасающе высоки: фонд будет опустошен меньше, чем за два месяца.
— Сходи поговори с тетушкой, Раэл, — сказала Санта Екатрина, белая, как привидение, от рисового крахмала, муки и непрерывной работы. Теперь бастующие не только столовались в доме Манделла, но и жили здесь, спали на полах в спальнях, по пятнадцать человек в комнате. — Таасмин поможет.
Тем же вечером поезд, составленный из опломбированных вагонов, медленно прокатился мимо станции Дорога Отчаяния. Из-за стойки придорожной закусочной Раджандра Дас заметил запертые двери, зарешеченные окна и таблички, указывающие на что, что состав был набран по всему северному полушарию. Поезд проскользнул разъезд и свернул на стальградский боковой путь. Охранники очистили от людей сортировочные и ввели комендантский час, но Раджандре Дасу удалось разглядеть то, что не видели другие, сидящие за запертыми ставнями: вооруженные люди в черно–золотой форме эскортировали мрачных мужчин с сумками и чемоданами в недавно освободившиеся дома.
В шесть утра сирены взвыли и полторы тысячи штрейкбрехеров выбрались из чужих кроватей, натянули рабочую одежду и под надежной охраной промаршировали на завод по радиальным улицам, по Кольцу и мимо толп, скандирующих «Предатели! Предатели! Предатели!». Затем из остывших труб заструился дым, а грохот отвальных механизмов сотряс воздух.
— Это очень серьезно, — сказал Раэл Манделла–младший забастовочному комитету. Они перебрались в Б. А. Р./Отель (недавно переименованный, как, собственно, давно планировалось, в БАР/Отель путем закрашивания точек) из-за обилия голодных ртов в доме Манделла.
Харпер Тью предсказал повышение объемов производства до шестидесяти процентов в течение десяти дней.
— Мы не дотянули до точки невозврата каких-то пятидесяти двух часов, — сказал он. — Если мы не найдем способа ударить по штрейкбрехерам, Конкордату конец.
— Мы позаботимся о штрейкбрехерах, — сказал Уинстон Карамасов. Над его головой, казалось, замерцал темный нимб.
— Наконец Группе активных действий будет, о чем сообщить, — сказал Ари Оснан.
— Спокойно, — Раэл Манделла–младший
— Очень хорошо. Группа активных действий должна принять все необходимые меры.
Этой ночью общественный клуб «Экономическое равенство» был сожжен дотла. В дымящейся золе Доминик Фронтера и его констебли обнаружили останки восемнадцати штрейкбрехеров, воспитателя детского сада, владельца, его жены и младенцев–двойняшек. Этой ночью на пересечении улицы Инфаркта с Кольцом одному штрейкбрехеру нанесли пятнадцать ножевых ранений. Каким-то чудом он выжил, чтобы носить эти шрамы до самой могилы. Этой ночью трех чужаков заманили в пустую будку обходчика, где их раздели догола, привязали к стульям и откусили им гениталии садовыми ножницами.
Этой ночью Раэл Манделла–младший прокрался домой и исповедался матери в своих сомнениях, ошибках и своей беспомощности. Несмотря на полученное от нее отпущение грехов, он не чувствовал себя прощенным.
Жестокость порождает жестокость так же, как ночь следует за ночью. Зверства громоздились на зверства. Невзирая на свое сочувствие забастовщикам, Доминик Фронтера не мог более закрывать глаза на безумие и насилие, сотрясавшие его город. Компания угрожала принять прямые меры против преступников, хотя ее служба безопасности не имела полномочий за пределами забора. Доминик Фронтера пообещал шефу службы отреагировать незамедлительно, хотя и не представлял, каким образом. Он отправился навестить Раэла Манделлу–младшего в Бар/Отель.
Личный телохранитель Раэла Манделлы–младшего не позволил Фронтере подойти к нему ближе, чем на три метра.
— Это должно прекратиться, Раэл.
Глава бастующих пожал плечами.
— Мне очень жаль, но это прекратиться не раньше, чем уедут штрейкбрехеры. Это их вина. Если вы хотите мирного разрешения проблемы, идите в Компанию, а не ко мне.
— Я только что оттуда. Они говорят то же самое, с точностью до наоборот. Не разыгрывай передо мной простака, Раэл. Я знаю тебя с тех пор, как ты был мальчишкой. Пока что у меня нет ни имен, ни доказательств, но закон — это закон, он не зависит от моих симпатий, и как только у меня появятся улики, он будет применен.
— Ты мне угрожаешь?
Доминик Фронтера лучше всех осознавал, насколько бессмысленно, с его-то горсткой толстых, мирных констеблей, угрожать человеку, осмелившемуся бросить вызов транспланетной Корпорации Вифлеем Арес; и все же он сказал:
— Это не угроза, Раэл. Это совет.
К концу недели бежали все штрейкбрехеры за исключением трех сотен. Из этих оставшихся пятьдесят два остались навсегда — на городском кладбище. Эта же неделя была отмечена похоронами первого мученика Конкордата. Сепараторщик Вилли Гумира, 9 лет, холостой, был убит ударом кирпича по затылку в тот момент, когда попытался с ножом в руке подойти к сепараторщику–штрейкбрехеру из Мажино около начальной школы «Индустрия — это восторг». Вилли был мучеником, намеренной жертвой, победителем, чудовищем. Вилли опустили в землю в погребальной урне, накрытой бело–зеленым стягом Конкордата, под причитания матери, двух сестер и возлюбленной.