Дорога превращений. Суфийские притчи

Руми Джалаладдин

* * *

Слова этой притчи об осуждении свыше тех, кто «в надменье строгом» судит других, близко перекликаются с наставлением Иисуса Христа из Нагорной проповеди: «Не судите, да не судимы будете…» (Матф. 7, 1). На подобных примерах мы видим, насколько совпадают между собой основные нравственные предписания мировых религий. Сопоставляя этические императивы разных стран и эпох, вновь и вновь убеждаешься в непреходящем общечеловеческом характере истинной мудрости.

М. Х.

Четверо индийцев

Четыре благомыслящих индийцаПришли в мечеть — Аллаху помолиться.«Что ж вы не молитесь? — один сказал. —Ведь муэдзин уже пропел азан!»Другой изрек: «Замолкни! Мы не можемПустые речи слушать в доме Божьем!»А третий: «Ты собрата обвинил,И этим святость места осквернил!»Четвертый молвил: «Все вы в многословьеУдарились — лишь я горю любовью!..»…Кто судит ближнего в надменье строгом,Тот тяжкий грех свершает перед Богом,И зря те четверо пришли в мечеть —Не восхотел Аллах их грех стереть.Лишь тот прощен и принят свыше будет,Кто не другого, а себя осудит.Ты

не познал себя? Как это жаль!Но что ж другим читаешь ты мораль?Ты на молитву поднимайся рано,Чтоб исправлять своей души изъяны:Когда поймешь, что сам их не лишен,Не будет ближний твой тебе смешон!

Ответ ювелира

Притча изображает отношения между суфийским наставником и его начинающим учеником. Зная «ветхость» представлений ученика, его неспособность к правильным восприятиям и действиям («Трясутся руки, шаг неверен твой, // И вешать золото — тебе впервой»), мастер не идет у него на поводу, но, предугадывая пагубность его желаний, старается позитивно повлиять на его сознание.

Д. Щ.

* * *

Согласно словам: «Мне сразу ясен всех событий ход», перед нами в образе ювелира выступает суфийский мудрец, прозревающий суть вещей. Явно также, что общается он с потенциальным учеником, стараясь наставить его. Почему же в таком случае последний именуется в притче «стариком» и «отцом»? Очевидно, Руми хочет подчеркнуть, что внутренне учитель «моложе» своего собеседника, поскольку духовный расцвет влечет за собой постоянное внутреннее обновление, дарует непреходящую «молодость». И, напротив, угасание духовной жизни ведет к обветшанию всего человеческого естества, образно говоря, — к «внутреннему старению». Вот почему нередко приходится наблюдать и старцев, юных душою, и не по возрасту «состарившихся» юношей. Возвращаясь к «старику» из притчи, мы должны констатировать, что в своем «обветшалом» состоянии он не готов стать учеником суфийского мастера (который, кстати, в суфийской образности нередко предстает как «ювелир» — «знаток драгоценностей»), и тот поэтому, отказываясь что-либо «одолжить» ему, отсылает его к своему «соседу». Под «соседом» суфия-ювелира подразумевается, конечно же, «сосед» по роду занятий, т. е. — по духовным наукам, который, в отличие от суфийского наставника, берется обучать каждого: это — ортодоксальный мусульманский учитель. Следовательно, потенциального ученика, не готового ступить на путь тариката (суфийского подвижничества), мастер направляет на путь шариата (обрядово-догматического образа жизни), на котором возможно хотя бы частичное пробуждение («омоложение») его души. Лишь после этого ученик может оказаться способным не рассыпать свои «крупинки золотые», т. е. реально воспользоваться своими драгоценными духовными потенциями («взвесить», т. е. познать их, и не «раскатить по земле», т. е. не упустить).

М. Х.

Ответ ювелира

Однажды в полдень с пожеланьем мираСтарик-сосед явился к ювелиру:«Возьму на время у тебя весы я —Хочу крупинки взвесить золотые!»А тот: «Увы, я сита не припас,К тому же нет и веника у нас!»«Причем тут веник и причем тут сито?Прошу весы! Ведь вот они, весы-то!»А тот опять: «Послушай, я не лгу,Ни веник дать, ни сито не могу!»Старик ему: «Я вижу, слух твой плох:Прошу весы! Давно ли ты оглох?!»Тут ювелир сказал ему со вздохом:«Нет, я не глух, но ты-то видишь плохо,Трясутся руки, шаг неверен твой,И вешать золото — тебе впервой.Захочешь взвесить — и в вечерней мглеРаскатятся крупинки по земле.Назавтра станешь ты искать весь день их,Потом придешь и скажешь: „Нужен веник:С земли крупинки я собрал не все ведь!“Потом заглянешь снова, чтоб просеятьСквозь сито собранный тобою прах…Как видишь, я знаток в таких делах,Мне сразу ясен всех событий ход,Едва такой, как ты, ко мне войдет!Пойди, отец, соседа попроси:Он веник даст, и сито, и весы…»

Глиняные гирьки

Человек, любящий «лакомиться глиной», т. е. постоянно получать материальные наслаждения (в Библии и Коране описано сотворение человеческого тела «из глины»), наносит ущерб своей истинной сущности: «Как ловко ты себя обворовал!». Он подобен птице, запутавшейся в силках телесной жизни («соблазны плоти нас влекут в силки»). И только истинный суфий («редкостная птица»), избавившись от своей внутренней «ловушки», способен указывать и другим «узникам в тюрьме» путь к духовной свободе.

Д. Щ.

* * *

Если глина символизирует «вкушение» материальных благ, то сахар — принятое в суфийской метафорике обозначение «сладости» благ духовных. Притча учит, что между употреблением тех и других благ в жизни существует равновесие («весы»), поэтому неумеренная тяга к материальному всегда вызывает уменьшение духовного. Однако человек не сразу способен заметить, что из-за чрезмерности вещественных его привязанностей («воровство глины») ему катастрофически не хватает внутренней радости, любви, удовлетворенности своей жизнью, — словом, что он живет, «сахар» своей духовности «все время уменьшая». Согласно притче, в мире, где люди только и делают, что постоянно «лакомятся глиной», они на самом деле всечасно страдают, как «узники в тюрьме».

М. Х.

Глиняные гирьки

Был некто страстью одержим невинной:Он, как шербетом, лакомился глиной.Зашел он в бакалею как-то днём,А лавочник, наслышанный о нём,Сказал — мол, странность у меня такая:Я глиняные гирьки применяю!А тот: «Я к вам за сахаром пришел.Из глины гирьки? — Это хорошо!»Подумал бакалейщик: «Вот глупец!Он видит в глине сладость, как юнец,Избравший дочь пирожника невестой,Словно она — из сахарного теста!»Кусочки глины бросив на весы,Провел хозяин целые часы,Раскалывая сахар где-то рядом,А сам следил за гостем скрытым взглядомИ наблюдал, как этот хитрый кот,Отщипывая глину, в рот кладет,Своей души отрады не лишаяИ гирек вес все время уменьшая.Гость торопился, думая: вот-вотКупец наколет сахар — и войдёт,И подглядит, как хитро он пирует,И обвинит — мол, глину он ворует.Хозяин же следил — не горевал:«Как ловко ты себя обворовал!Давясь от смеха, мог бы пожелать я,Чтоб ты до ночи длил свое занятье:Чем дольше эту глину ты сосешь,Тем меньше сахара ты унесешь,А кто из нас остался в дураках —Тебе, любезный, не понять никак!..»…И мы порой умом недалеки,Соблазны плоти нас влекут в силки.Да,

плоть сильна! Лишь редкостная птицаВлеченьем чувственным не обольстится —И станет жить, смиряя страсти в теле,Чтобы достичь духовной, высшей цели.Но не спасет и мудрый СоломонОт той ловушки, что в тебе самом!Ты мнишь себя судьбы своей владыкой,А сам — в рабах у страсти злой и дикой.Но настоящий властелин — лишь тот,Кто над своим желаньем власть берет:Сверкает Божий луч в его уме!А остальные — узники в тюрьме…

Подражание

Притча учит о вреде внешнего подражания (таклид), объектом которого может быть даже прославленный шейх. Внимание мюрида должно быть постоянно сосредоточено на его собственных внутренних переживаниях — движениях сердца, дабы он не стремился к формальному копированию, а научился достигать подлинного экстатического озарения (ваджд).

Д. Щ.

* * *

Как известно, процесс обучения, особенно на ранних стадиях, во многом основан на подражании. Но где же проходит грань между подражанием творческим, полезным, необходимым — и подражанием бездумным и бесплодным? В данной притче Руми приводит пример прямо-таки кощунственного подражания, вызвавшего прямой упрек опечаленного собственным горем учителя. Дело в том, что, в отличие от знаний и умений, чувства — это та сфера, в которой подражание по определению невозможно. Подобные действия способны породить лишь неискренность и неестественность, а ведь одно из главных условий суфийского воспитания — это «взращивание» в ученике искренности.

М. Х.

Подражание

Однажды, представ перед шейхом, мюридУвидел, что плачет учитель навзрыд, —И, вторя наставнику, сам застонал,Хотя о причине рыданий не знал.Так плакали оба, и шейх, и мюрид.Вдруг, плач прерывая, мудрец говорит:«Хоть сам-то себе ты отчет отдавал,О чем ты скорбел, почему горевал?Когда ты стезей подражанья идешь —Свой собственный путь у себя ты крадешь!Воистину скорбным того назови,Кто плачет от боли, чье сердце в крови.Но если не сердцем печаль рождена,То слезы — ничтожны, и грош им цена!»

Суфий, осел и прислужник

Рассказ осуждает чисто теоретическое изучение суфизма («всё из Корана он шептал цитаты») и учит, что только сам человек в состоянии исполнить свой долг. Большой ошибкой является всякая попытка препоручить свои обязанности другому («все делай сам — другим не доверяй!»).

Д. Щ.

Суфий, осел и прислужник

Раз некий суфий, дальний путь свершая,Остановился в караван-сараеИ попросил, чтобы один из слугПитье и пищу дал его ослу,А сам свершил одну из медитаций,Пред тем как жирным пловом напитаться.Призвав слугу в преддверии еды,Он вновь напомнил: «Дай ослу воды!»Слуга сказал: «Да я на то и здесь,Чтоб мог осел напиться и поесть!»«Он стар, он целый день возил меня,Ему не пожалей ты ячменя!»А тот: «Я угодить считаю честьюТебе, ему и вам обоим вместе!»Но суфий продолжал: «Чтобы в пылиНе спать ослу, ты коврик подстели!»Слуга сказал, скрывая раздраженье:«Готов я сделать это одолженье!»«Чтоб ночью не простыл мой ослик сонный,Его прикрой ты перед сном попоной!»Слуга: «Зачем твердить мне сорок раз?Нет, я осла не упущу из глаз,Как никогда не упускал, признаться,Того, что служит к пользе постояльца!»Откланялся слуга, собравшись с духом,И в тот же миг, забыв о длинноухом,Пошел к друзьям и вместе с ними ржал:Мол, гость ему все уши прожужжалИ наставлял его полночи в том,Как нужно обращаться со скотом.А суфию все время не спалось,Он волновался: что с ослом стряслось?В предчувствии беды, как виноватый,Всё из Корана он шептал цитаты.Но все же на минуту он забылся —И сон узрел: осел упал, разбился,В грязи лежал и долго не вставал,И волк его на части разорвал.Тут пробудился суфий: «Что за диво?Ужель слуга попался нерадивыйНастолько, что, не вспомнив про осла,Душе моей доставил столько зла?Но нет, одни лишь дьяволы и змеиСпособны на такое. Я не смеюПодумать, что мой ближний — хуже всех,И этим взять на душу тяжкий грех».…А ослик старенький всю ночь томился,Поскольку к пище и воде стремился,И плакал: «Почему же для меняЗдесь не нашлось питья и ячменя?Зачем лежу я в этой грязной луже?Еще нигде мне не бывало хуже…»Слуга явился, чуть заря взошла,Одним ударом поднял он осла,Пинок-другой — и тот как будто ожил.И суфий на осле свой путь продолжил.Но, словно бы в мечети на моленье,Осел вдруг опустился на колени —Как видно, белый свет ему постыл:Уткнулся мордой в землю — и застыл.Тут к суфию попутчик обратился:«Да ты ж всегда ослом своим гордился,Что может он весь день вперед идти,И никогда не подведет в пути?!.»А тот: «Сей ночью, как мы думать можем,Он выжил только попеченьем Божьим,Иначе б жизнь его пришла к концу:Вот он теперь и молится Творцу!..»…Посулам недостойного не верь,Когда клянется он — захлопни дверь.Ведь, прибыль извлекая из игры,Мошенники, как женщины, хитры.И сам шайтан, чтоб впали мы в угар,Клянется, говоря: «Аллах акбар!»О человек, ты сам понять сумей,Кто пред тобой — Иблис иль просто змей.Поймай врага, раскрой его обман,Покуда сам не угодил в капкан.И чтоб, как предок, не утратить рай,Все делай сам — другим не доверяй!