Дорога Славы (сборник)

Хайнлайн Роберт Энсон

Прилетел “Джиттербаг” и забрал нас. Я помню еще посадку в Леде. Это значит, что я слышал, как кто-то сказал:

— Быстрее, друзья! У этого парня прорыв аппендикса!

20. МОЙ ДОМ

Вокруг нашей находки разгорелся настоящий ажиотаж. Она теперь находится совсем не там — но сам я не видел всех этих машин. Я думаю, я должен быть благодарен доктору Арчибальду за то, что вообще остался в живых. И Хэнку. И Сергею. И кэпу Хетти. И чужому

народу, который где-то когда-то жил, и о котором я не знал ничего, даже то, к какой расе он принадлежит. Они сконструировали совершенную машину, которая пронесла меня по пересеченной местности.

Я поблагодарил всех, кроме чужаков. Друзья посещали меня в госпитале, даже кэп Хетти, которая сначала ворчала, а потом нагнулась и поцеловала меня в лоб. Я был так испуган, что чуть было не укусил ее.

Шульцы, конечно, тоже пришли, и мама Шульц плакала. Папаша Шульц подарил мне яблоко, а Гретхен едва могла говорить, что было совсем не похоже на нее. Молли принесла ко мне близнецов.

“Планета, ежедневная газета Леды, взяла у меня интервью. Она хотела знать, еде паны ли по моему мнению, эти предметы руками человека или нет.

Это был очень трудный вопрос, и люди многое отдали бы за то, чтобы узнать на него ответ.

Эти штуки, которые обнаружили мы с Хэнком, — а потом и ученые из проекта “Юпитер”, не могли быть изготовлены существами, подобными нам. Шагоход был одной из простейших конструкций. А что касается большинства других, то не удалось даже понять, для чего они предназначены. И понять — как выглядели создатели — тоже. Там не было ни одного изображения.

Меня это удивило, но ученые решили, что у этих существ не было глаз — по крайней мере, таких глаз, как у нас. Таким образом, им не нужны были изображения.

У нас само понимание “изображение” довольно неопределенное, если его рассмотреть поближе. У венериан было так же мало изображений, как и у марсиан. Может быть, мы — единственная раса во Вселенной, которой пришла в голову идея изображать предметы на плоских поверхностях, а потом рассматривать эти изображения.

Итак, они не были “людьми” в прямом смысле этого слова.

Но они были людьми по своей сути — хотя я, наверное, с криком убежал бы, встретив одного из них в темном переулке. Но, как выразился мистер Сеймур, гораздо важнее то, что они могли изменять свою окружающую среду. Они не были животными, которые не способны ни на что и вынуждены приспосабливаться к природе. Они победили природу.

Я считаю, что они были людьми.

Самым странным из всего этого были кристаллы. Никто ничего не смог узнать о них. Каким-то образом эти кристаллы были связаны с пещерой — или с ангаром космического корабля, или чем оно там было? Ученых из проекта “Юпитер” поразило одно: шагоход на своем пути по ущелью не разбил ни одного кристалла. Хэнк для этого должен был быть великолепным водителем, но он отрицает это.

Не спрашивайте меня об этом. Не могу же я знать все, что происходит во Вселенной. Она,

в конце концов, довольно большая.

Прежде чем я покинул госпиталь, у меня было достаточно времени для размышлений. Я думал о своем предстоящем путешествии на Землю. Я, конечно, не полетел на “Крытом Фургоне”, но это ничего не значило. Я мог улететь три недели спустя на “Мейфлауэре”. Но хотел ли я возвращаться на Землю? Это было трудное решение.

Одно было ясно: я должен пройти испытание скаута, как только я встану с постели. Я уже слишком долго откладывал его. Только при таком близком знакомстве с вечностью вдруг замечаешь, как быстро летит время.

А как насчет колледжа? Это совсем другая история. Однажды папа сказал мне, что я не смогу использовать его земные вклады в качестве платы за проезд. Совет проиграл процесс против Комиссии.

И потом, слова Поля все еще лежали тяжелым камнем на моей душе. На Земле должна была разразиться война.

Сознавал ли Поль, о чем говорил? Нужно ли мне бояться этого? Наверное, нет, потому что Поль сказал, война начнется только через сорок лет. Я же останусь на Земле всего года четыре-пять. И вообще, нужно ли мне бояться будущего?

Я уже пережил ганимедотрясение и восстановление хозяйства. У меня было ощущение, что теперь меня больше ничто не сможет испугать.

Втайне я даже верил, что выживу и в том случае, если эта война начнется. Я не должен был в ней погибнуть.

Нет, я не боялся войны, но она прочно засела у меня в голове. Когда Поль навестил меня, я спросил у него:

— Скажи, Поль, ты еще помнишь тот наш разговор о войне? Ты веришь, что на Ганимеде тоже может разразиться война, когда мы достигнем плотности населения Земли? Конечно, не теперь — но через пару сотен лет?

Он печально улыбнулся.

— Может быть, к тому времени мы будем знать достаточно, чтобы избежать этого.

Он отсутствующим взглядом посмотрел перед собой, потом добавил:

— У новой колонии всегда есть новая надежда.

Это мне понравилось.

— …новая надежда.

Однажды я слышал, как кто-то назвал младенца “новой надеждой”.

Я все еще не нашел ответа, когда однажды воскресным вечером меня навестил папа. Он тоже подсчитал все расходы.

— Официально земля принадлежит мне, Джордж, — но это будет огромная потеря для всех нас.

— Напротив, — сказал Джордж. — Мы это переживем. У нас есть сбережения, которыми мы можем воспользоваться. Молли тоже за. Ты же знаешь, что потом мы и близнецов хотим отправить на Землю.

— Все же это мне представляется не совсем правильным. И какую цель ты преследуешь, Джордж? Мне не нужно образование. Я подумываю о Каллисто. Это большая, еще не тронутая планета с огромными возможностями для человека. Я могу получить должность в проекте “Атмосфера” — Поль, конечно, замолвит за меня словечко — и во время работы получу необходимое образование. Может быть, однажды я стану Главным Инженером Проекта.