Дорога стального цвета
Шрифт:
Зуб отвел взгляд от Читы и взвесил на руке нож. Сталь отполирована до зеркального блеска, ручка разноцветная, наборная. Сквозь одно прозрачное звено просвечивались три слова: «Вашим от наших».
В избе висела тяжелая тишина. Все ждали.
Чтобы нож воткнулся точно в цель, надо самому поверить в это на все сто процентов. Зуб хорошо помнил «механику» броска. Он вытянул перед собой руку с ножом, держа его в ладони как в лодочке, и так замер на секунду — ровно на столько, чтобы мысленно увидеть, как нож летит, переворачиваясь, и вонзается в центр
Короткий взмах. Блеск летящего ножа. Вау-у!
— Ой, фазанчик! — выдохнула Фроська.
Скосив глаза и увидев торчащий из центра круга нож, Чита, немного как бы обмякнув, подмигнул Зубу и спросил:
— Кто еще вопросы поимеет?
— Я! — с вызовом сказал Панька.
Он грубо оттолкнул Зуба плечом и стал на его место. Быстро выхватил из голенища свой нож и в то же мгновение пустил его с большой силой. Вау-у! Теперь из круга, теснясь, торчали два ножа.
— Не сучи ногами, Пан-ня, — презрительно сказал Чита. — Фраерок еще покажет себя.
— Посмотрим, — уже не так воинственно, хоть и с понятным значением процедил Панька. — Пойдем сейчас на дело и посмотрим.
Едва взглянув на ножи, Зуб сел к столу на Панькино место, решительно пододвинул к себе чугунок и стал есть холодную, ничем не заправленную кашу. А Чита, сидя напротив и не обращая больше внимания на Паньку, объяснял, что за дело им предстоит и как они его провернут. Зуб, видимо, стремительно рос в его глазах.
Все выходило просто: они выберут удобное время, вскроют контейнер, набьют «товаром» три мешка, которые Фроська уже вытащила из фанерного ящика, и — тягу. Недалеко от станции есть укромное местечко, где они спрячут ворованное на несколько дней, пока не поутихнет шумиха. Чита говорил об этом так, словно речь шла не более как о покупке семечек на базаре. А Зубу каша не лезла в горло. Значит, сегодня он окончательно должен стать вором.
— Глядишь, и подфартит как в прошлом году в Миллерово. А, Фроська?
— Это когда шубы надыбали?
— Ну! Грабанули мы тогда. Слышь, фраерок. Открываем мы с Фроськой контейнер — шубы! Дорогущие, падла, котиковые. Тебе, фраерок, одной такой шубы хватит, чтоб десять раз в свою Сибирь съездить. Хватит, Фроська?
— Еще и останется.
— Десять штук тогда грабанули. Фроська орет: одну сама носить буду! Куда, говорю, дуре котика носить со свиным рылом! На первом перекрестке застукают.
Фроська посмеивалась. Потом спросила:
— А в Валуйках, помнишь, что надыбали? Помнишь, как ты там окорока обожрался? Ой, фазанчик, что было! Сутки штаны не надевал...
— Ладно, хватит трепаться! — грубо вдруг оборвал ее Чита и поднялся из-за стола. — Вспомни лучше шахтинского фраера который тебе...
— Чита, заткнись! — взвизгнула Фроська.
— Вспомнила? Слышь, фраерок, он ей, знаешь, что устроил...
— Чита, я тебя прошу! — со страхом и гневом закричала Фроська, взглядывая то на Зуба, то на Читу.
— Ладно уж, завязываю, — усмехнулся тот. — А то штаны вспомнила. Айда, хватит баланду травить.
Обиженно
— В оба секи, понял? — вполголоса сказал Чита, и Панька послушно кивнул.
Обостренными чувствами Зуб уловил, что сказано о нем. Опасаются, что убежит. Это плохо. Глотая рассол, он чуть повернул голову и краем глаза успел увидеть, как Панька быстро провел ребром ладони по своему горлу. Ставя кружку,Зуб встретился Взглядом с Панькой. Тот смотрел на него мстительно, с недобрым прищуром. Решил, видимо, припомнить и нож, и трепку, которую он утром получил от Читы.
Нашарив за ящиками какую-то железку, похожую на шоферскую монтировку, Панька крикнул:
— Эй, домовой! Дышишь еще? Тараканы не стрескали?
На печи было тихо.
— Дед!.. Кончился, что ли?
Панька стоял и раздумывал, не заглянуть ли на
печь.
— Ладно, хрен с ним, пусть карга разбирается, — нетерпеливо сказал Чита и толкнул ногой дверь. — Фраерок, за мной!
На дворе — темень, чуть смягченная вызвездившим небом. Зуб представления не имел, который теперь час. Ясно, что глубокая ночь.
Чита впереди, Панька сзади, а между ними — Зуб. Так они двинулись по тропинке между огородами, нащупывая ее больше ногами, чем глазами. Ночная сырость, тянувшая с низины, забралась под гимнастерку. Зуб сразу продрог. Сволочь Чита оторвал утром пуговицу. Грудь теперь наполовину открыта. Бушлат же он не посмел взять, чтобы не вызвать подозрений. Дрожь, конечно, была и от напряжения — настало время выбирать момент, чтобы смыться. Главное — не сдрейфить и действовать наверняка.
«Спокойно, — уговаривал себя Зуб, чувствуя спиной, что Панька не сводит с него глаз и в любую секунду готов выдернуть из голенища и метнуть нож. — Спокойно. Не здесь. Рано еще...»
Впереди, под остро пахнущими кустами бузины, их поджидали Стаська и Фроська. Дальше пошли вместе, вытянувшись в цепочку. И все огородами.
Сворачивали то налево, то направо, перепрыгивали какие-то рвы и канавы. Несколько раз Зубовы руки лизнула крапива. Панька по-прежнему дышал за его спиной.
«Пока рыло не замажет...» — вспоминал Зуб слова Читы. Ясное дело: после этого ему некуда будет деваться. Донесет на них, значит, донесет и на себя, а на такое, как, видимо, считает Чита, ни один дурак не пойдет. «Ничего, мы еще посмотрим, кто рыло замажет...»
Станция была где-то близко. Дробно лязгали сдвигаемые вагоны, паровозы и тепловозы пробовали свои пронзительные тенора и баритоны, громкоговоритель мужским голосом рокотал что-то неразборчивое, но требовательное.
Сделав приличную петлю, они перелезли через полуспревший дощатый забор. Под светом дальних прожекторов впереди заблестело густое переплетение путей. Целое поле укатанных рельсов. Тут, под деревьями, и остановились.
— Фроська! — негромко окликнул Чита.
— Ага, иду! — тревожно ответила та.