Дорога в декабре
Шрифт:
К нам подползает Кеша Фистов, снайпер. Смотрит в прицел на чердак. Я оборачиваюсь на него и вижу его открытый, левый, свободный от прицела глаз, смотрящий куда-то вбок. Кеша косой. Меня очень смешит это зрелище — косой снайпер. Даже сейчас смешит. Стать снайпером ему предложил Язва на общем собрании, еще в Святом Спасе, когда мы выбирали себе медбрата, повара, помощника радиста. Речь зашла и о снайпере, которого в нашем взводе еще не было.
«А пускай Кеша будет снайпером! — задумчиво
Кеша хоть и не умел целиться из-за угла, но винтовку освоил быстро.
— Ну как, Кеш? — спрашивает подбежавший Семеныч, и одновременно с его вопросом Кеша спускает курок.
— Куда палишь-то? — интересуется Семеныч, привстав на колено, не пригибаясь, и я слышу по его грубому голосу, что он спокоен и не волнуется.
— А в чердак, — отвечает Кеша.
Вместе с Семенычем подбежал Астахов, держит в руках «Муху».
— Дима! — говорит Семеныч Астахову. — Давай. Надо только, чтобы пацаны от дома отползли.
Семеныч вызывает Язву:
— Гриша, давай отходи к нам, мы прикроем!
Мы беспрерывно лупим по чердаку, по дому, по окнам и по соседним домам тоже.
Пацаны с другой стороны дороги стреляют по диагонали, в дом, где засели чичи. Жестко, серьезно бьет ПКМ Андрюхи Коня. Прицельно стреляет улегшийся рядом со мной Женя Кизяков. Я замечаю, что у него совершенно не дрожат руки.
— Пацаны у нас! — передает Шея с той стороны дороги.
— Всё? — спрашивает Семеныч.
— Всё! И Язва со своими, и водюк из второго «козелка» тоже!
— Давай, Дим! — Семеныч пропускает вперед себя Астахова, сам отодвигается вбок, чтобы «трубой» не опалило.
Астахов встает рядом со мной на колено, кладет трубу на плечо, прилаживается.
— Ну-ка уйди, — пинаю я Скворца, лежащего позади Астахова, — а то морда сгорит!
Раздается выстрел, заряд бьет в край чердака, все покрывается дымом.
Когда дым рассеивается, мы видим напрочь снесенный угол чердака, его темное пустое нутро.
— Как ломом по челюсти, — говорит Астахов.
С другой стороны дороги наш гранатометчик бьет во второй дом. Первый раз мимо, куда-то по садам, второй — попадает. Мы лежим еще пару минут в тишине. Никто не стреляет.
— Выдвигаемся к домам! — командует Семеныч.
Бежим вдоль домов двумя группами по разные стороны дороги. Нас прикрывают Андрюха-Конь и еще кто-то, запуская короткие очереди в чердаки.
Перескакиваем через забор, рассыпаемся вокруг дома, встаем у окон.
Стрельба прекращается, и я слышу дыхание стоящих рядом со мной.
Семеныч бьет ногой в дверь и тут же встает справа от косяка, прижавшись спиной к стене. Раздается характерный щелчок, в доме громыхает взрыв.
Саня, стоящий возле окна (плечо в стеклянной пудре), вопросительно смотрит на меня.
— Растяжку поставили, а сами через чердак сбежали! — говорю.
Семеныч и еще пара человек вбегают в дом. Я иду четвертым.
Дом однокомнатный, стол, стулья валяются, на полу битая посуда. В правом углу — лестница на чердак. Лаз наверх открыт.
— Посмотри, — кивает мне Семеныч.
Делаю два пружинящих прыжка по лестнице, поднимаюсь нарочито быстро, зная, что, если я остановлюсь, мне станет невыносимо страшно. Выдергиваю чеку, кидаю в лаз, в бок чердака, гранату, эргээнку. Спрыгиваю вниз, инстинктивно дергаюсь от грохота, вижу, как сверху сыплется мусор, будто наверху кто-то подметал пол, а потом резко ссыпал сметенное в лаз.
Снова поднимаюсь по лестнице, высовываю мгновенно покрывшуюся холодным потом голову на чердак, предельно уверенный, что сейчас мне ее отстрелят. Кручу головой — пустота.
Поднимаюсь. Подхожу к проему, развороченному выстрелом Астахова, — здесь было окошко, из которого палили чичи. Вижу, как из дома напротив мне машет Язва. Они тоже влезли наверх.
В противоположной стороне чердака выломано несколько досок.
— Вот здесь он выпрыгнул! — говорит Астахов.
В прогал видны хилые сады, постройки. Дима дает туда длинную очередь.
— Вдогон тебе, блядина!
Пацаны в доме напротив дергаются, Язва приседает. Я машу им рукой — спокойно, мол.
— Дима! Хорош на хрен палить! — орет Семеныч, в лазе чердака появляется его круглая голова. — Пошли!
— А у нас тут мертвяк! — встречает нас Язва во дворе дома напротив.
— Боевик? — спрашивает Астахов.
Гриша ухмыляется, ничего не отвечает.
— Мы его вниз с чердака сбросили, — говорит он Семенычу.
Мы подходим, от вида трупа я невольно дергаюсь.
Чувствую, что мне в глотку провалился хвост тухлой рыбы и мне его необходимо изрыгнуть. Отворачиваюсь и закуриваю.
В глазах стоит дошлое, будто прокопченное тельце со скрюченными пальцами рук, с отсутствующей, вспузырившейся половиной лица, где в красном месиве белеют дробленые кости.
Астахов подходит в упор к трупу, присаживается возле того, что было головой, разглядывает. Я вижу это боковым зрением.
— Дим, ты поройся, может, у него зубы золотые были, — предлагает Астахову Язва, улыбаясь.
— Мужики, это ж пацан! — восклицает Астахов. — Ему лет четырнадцать!
— Все собрались? — оглядывает парней Семеныч. — Шея! Костя! Не расслабляйтесь, выставьте наблюдателей… Ну что, все целы? Никого не задели?