Дорога в декабре
Шрифт:
Хочу прикурить, но колонна идет быстро, ветер тушит первую спичку, и я откладываю перекур на потом.
Поля сменяются холмами. Мы выезжаем на мост.
— Это Терек? — спрашивает у Хасана Женя Кизяков.
— Сунжа, — отвечает Хасан. — Терек далеко, — и неопределенно машет рукой.
Сунжа медленно и мутно течет. До воды не доплюнуть. Повертев слюну во рту, сплевываю на дорогу. Плевок уносит ветром.
«Еще будет высыхать моя слюна на дороге, а я уже буду мертв и холоден», — думаю я. Постоянно такие глупости приходят в голову. Самому же дурнотно
Солнце стоит слева. Кончается асфальт, начинается проселочная дорога, выложенная по краям щебнем.
Скворец толкает меня в плечо: впереди горы. Надвигаются на нас, смурных, поглаживающих оружие. Даже не горы, а очень большие холмы, покрытые жухлой травкой.
Наверху одного из холмов вырыты окопы, они видны отсюда, с дороги. Кто вырыл их? Наши? Чичи? Для чего? Чтобы контролировать дорогу, наверное. Все эти вопросы могут свестись к одному: был ли здесь бой, стреляли или нет из окопов в людей — таких же людей, как мы, так же проезжавших мимо.
«Нет, вряд ли засада может выглядеть так, — решаю про себя, — окопы на самом виду… А с другой стороны — ну сидят в тех окопах человек пять, сейчас они дадут каждый по несколько очередей и убегут. Что мы, на холм полезем за ними? До этих окопов метров двести…»
Окопы между тем кончаются. Все пристально глядят на горы. Каждый хочет первым увидеть того, кто будет смотреть на нас в прицел винтовки, выстрелит…
К общей тайной радости горы вскоре сходят на нет. Снова начинаются равнины. Иногда мы проезжаем тихие малолюдные села. Дорога однообразна. Становится теплей.
Спустя пару часов минуем знак «Чечня», перечеркнутый красным. Пацаны оживляются.
Останавливаемся у рыночка, покупаем пиво, я еще и воблу. Здесь такая хорошая сладкая вобла. Измазываясь пахучим маслом, рву рыбу на части, отделяю от нее большой красный кус икры, сочащиеся ребра, голову выбрасываю. Заливаю в глотку половину бутылки пива. Еще не отняв пузырь ото рта, понимаю, что бутылки мне будет мало, разворачиваюсь, иду к лотку, покупаю еще пузырь. Наскоро куснув мясца с рыбьего хвоста и пригубив икры, допиваю первую бутылку и открываю вторую. Уж вот ее-то потяну, понежусь с ней.
Лезем на броню. Нет, на ходу пить будет неудобно. Допиваю и вторую, отбрасываю. Хорошо, что мочевой пузырь крепкий, до следующего перекура досижу. Рыба остается в кармане. Не брезгую ни карманом, способным испачкать рыбу, ни рыбой, пачкающей карман.
Догладываю хвост уже во Владикавказе, куда мы благополучно прибыли.
Мирный город, черт побери, бывает же такое.
Первым делом идем в кафе. Суетимся возле единственного меню на барной стойке — все голодные. Хасану очень хочется показать, какая кухня на Кавказе, — он рекомендует, что попробовать. Покупаем суп харчо, манты. Хасан перешептывается с Семенычем, тот кивает. В итоге на столах каждого взвода появляется еще и по бутылке водки.
— Как суп? — спрашивает Хасан жмурясь.
— Чудесный суп, —
Разгрузкой и загрузкой машин занимаемся сами. В машинах — мешки. Что в мешках — неясно. Пацаны, скинув куртки, оставшись в тельниках, работают. Закатанные рукава, вздувающиеся мышцами и жилами руки. Красивые вы мои, белотелые…
Хасан опять куда-то сбежал, хитрая морда.
Выхожу на улицу перекурить. По двору складов выгуливает себя незнакомый хмурый подполковник.
Выбредает откуда-то Хасан, хитро щурясь, громко спрашивает у Семеныча, стоящего неподалеку от меня:
— Разрешите обратиться, товарищ полковник!
На Семеныче надет серый рабочий бушлат без знаков различия. Семеныч в ответ Хасану улыбается одними глазами. Хмурый подполковник, услышав обращение Хасана, тут же куда-то уходит. Семеныч довольно смеется на Хасанову шутку.
Ночевали в каком-то поезде на запасных путях.
Я лежал на верхней полке, разглядывал полированный, в трещинах, потолок. Вот бы ночью на вокзале перепутали составы и отправили наш поезд домой. Раздерем поутру глаза — а там Святой Спас звонит в колокола. Здравствуй, Даша, я вернулся! Семеныча накажут, конечно, за то, что увез отряд с позиций, зато с нас спрос маленький. Мы сразу по домам разбежимся. Все живые останутся, хорошо…
Разбудил меня Андрюха Суханов — вроде легонько толкнул в плечо, но рука у него такая тяжелая, что хоть сдачи давай. Моя очередь идти на улицу, дежурить. С закрытыми глазами кряхтя сполз вниз, долго искал свои берцы, как их опознать в темноте, не нюхать же.
Ночь оказалась обширной, теплой, ароматной, как чан с супом.
Стоял и облизывался на нее.
«Хоть бы завтра что-нибудь случилось, и мы бы в Грозный не поехали… — подумал. — Раз уж не угнали состав в Святой Спас, хоть здесь поживем денек».
Три раза обошел поезд.
Ночь меня так и не насытила.
Разбудил смену и снова улегся.
«Даша, Дашенька…»
— Вылезай, конечная! Выход через переднюю дверь — проверка билетов!
Открываю глаза. Язва идет мимо с полотенцем, перекинутым через сухое плечо, голосит неприятно и скрипуче.
Пацаны жмурят рожи — солнечно. Умылись, загрузились, завелись и двинулись.
Где-то посередине города зачем-то встали. И здесь мы впервые увидели вблизи девушку, в юбке чуть ниже колен, в короткой курточке, беленькую, очень миловидную, с черной папочкой. Так все и застыли, на нее глядя.
— Я бы ее сейчас облизал всю, — сказал тихо, но все услышали, Дима Астахов.
В его словах не было никакой пошлости.
Девушка обернулась и взмахнула нам, русским парням, красивой ручкой с изящными пальчиками.
Некоторое время я физически чувствовал, как ее взмах осеняет нас, сидящих на броне.
За городом подул ветер, и все пропало.
Но когда долго едешь и ничего не случается, это успокаивает. Как же что-то может случиться, если все так хорошо?
Остановились на том же рыночке, что и по дороге во Владикавказ. Пацаны сразу разбрелись кто куда.