Дорога в две тысячи ли
Шрифт:
– Брат Лю! – задетый за живое сочинитель вызверился хуже тигра.
– У тебя совесть есть? Как, по твоему, ме изящно и вежливо сформулировать твое : «Чего приперся, скотина?»
– Дык, это, того-самого… - не к месту встрял Фань Куай – еще один ценитель изящной слoвесности: - Может, ему как-нить по–простому объяснить? Чтоб доходчиво? Дескать, и чего тебе здесь, мил-человек, надобно?
– Чего надобно, это как раз не секрет, – проворчал Цзи Синь. – Известно, чего – победы и добычи.
– А вoобще, про звезды мне нравится, - решил утешить расстроенного мудреца Пэй-гун. – Валяй
– А кого пошлем?
– наивно спросил Фань Куай и тут же насторожился. Оба побратима глядели на него с одинаковыми ухмылками.
– Чего это… Меня, что ли? Да вы что, братаны?
Сян Юн
Генерал немного опасался, что без дядюшкиных поучений заскучает и со скуки наворотит глупостей. Себя–то Юн лучше всех знал. Еще в детстве, стоило ему вырваться из-под строгой опеки Сян Ляна, дорваться до дикой вольницы,и сразу в голову приходили такие идеи - только держись. Шалость моментально превращалась в глупость, глупость – в опасность, а опасность ... Там уж как кому пoвезет. Сян Юну повезло, и он дожил до взрослости.
Дядюшка безмерно раздражал, надоедал, изводил придирками и всячески тиранил, но, как ни крути, он был единственным близким человеком, причем человеком умным,и Юн его по–своему очень любил. И под стенами распроклятого Чанъи непреклонного характера Сян Ляна генералу как раз и не хватало. Сейчас бы ои поругались, наорали друг на друга, а там, глядишь, от злости Сян Юн придумал бы какую–то хитрость, чтобы взять городишко, опередив тем самым Пэй-гуна с его ордой оборванцев.
Правда, оставался ещё ординарец. Какое-никакое, а развлечение в момент затишья.
– Мин Хе!
Парень тут же влетел в палатку. Видимо, сидел у входа и терпеливо ждал вызова.
– Слуга готов исполнить любой приказ, мой господин.
– Что слышно из лагеря Пэй-гуна?
Сволочной мятежник стоял у западных ворот Чанъи и время от времени присылал гонцов с подарками и заверениями в вечной дружбе, причем в таких выражениях, что чуские командиры тoлько зубами скрипели, не зная то ли им смеяться,то ли хвататься за мечи. Сян Юна этот хитрый крестьянин одновременно бесил и радовал. Прихлебателей и льстецов у него в окружении всегда хватало, а вот настоящего достойного врага так и не завелось. Ну не считать е таковым квелого мальчишку-императора, за которого Чжао Гао не только империей управляет, но и, должно быть, в отхожее место ходит, соперником, верно? Пэй-гун – другое дело. Обидно лишь, что Лю Дзы всего лишь простолюдин. Некрасиво получается.
– Пусть мой господин спросит у господина Ю Чаня, - пролепетал ординарец, справедливо ожидая подвоха.
Сян Юн поморщился.
– Мин Хе, завязывай страдать. Я тебя давно бил?
– Давно, мой господин, – удивленно признался Мин Хе и осмелился посмотреть на генерала. – Аж за два дня до того, как госпожа Тьян Ню стала записывать ваши подвиги, мой господин.
Он отлично усвоил, что упоминание имени небесной девы умиротворяет кровожадные порывы начальства и действует иной раз почище даосского заклинания. Вот как сейчас, например.
–
– Давненько, значит. А если бы я тебя хотел отлупить, разве стал бы заходить так издалека? азве мне когда-либо требовался повод?
– Нет, мой господин, - поразился логичностью доводов паренек. Его широкие брови от напряжения мысли сошлись над переносицей, образовав ровную линию.
– Следи за моими рассудениями, Мин Хе, – строго сказал Сян Юн, поддергивая рукава ханьфу и воздевая вверх указательный палец.
– сли бы я хотел спросить о новостях у Ю Чаня, я бы так и сделал. Но я спрашиваю у тебя, следовательно, хочу знать, что слышал именно ты. От сослуживцев или ещё от кого.
Узкие как щелочки глаза Мин Хе неотрывно следили за движениями генеральского пальца. Вдруг что важное в речах упустит!
– ! В таком разрезе, – сообразил он и сразу перешел к делу.
– Говорят, что хулидзын свою он в Пэнчэне оставил. То ли за Куай-ваном приглядывать,то ли охотиться на приволье, пока его люди в походе. Ему же воевать надо, а её кормить кем?
– И многих уже съела?
– Говорят, порядочно. Побратим Пэй-гуна - богатырь Фань Куай её поначалу дичью сырой кормил, а когда хулидзын заячьи сердца надоели, она стала по ночам на охоту ходить, - рассказывал Мин Хе зловещим шепотом. – И кадую ночь из лагеря Пэй-гуна кто–то пропадал. Причем все сплошь молодые парни. Их потом находили выпотрошенными и обескровленными, но со счастливым выражением лица. Она их перед смертью того... этого...
– Как интересно, – скептически хмыкнул Сян Юн.
– Да-а-а, так всё и было. Говорят. еще говорят, мол, другой побратим Пэй-гуна, конфуцианец, знает заклинание...
– Мин Хе, - мрачно молвил генерал. – вот сeйчас я точно тебя вздую. Ножнами.
– За что, мой господин? – взвыл ординарец и распластался на ковре перед Сян Юном.
– За то, что пересказываешь мне дурацкие сказки, которыми тебя, дурачка, щедро потчуют ветераны. Вместо того чтобы рассказать пусть малость, но стоящую,ты сыплешь мне в уши пыль с обочины.
Мин Хе покосился на начальство влажным глазом исподлобья. Генерал не выглядел, как человек, готовый шкуру спустить – ни тебе красной рожи, ни оскаленных зубов.
– Я думал, вам просто скучно, мой господин. Нерадивый слуга заслуживает смерти.
– Трепки заслуживает, смерти – нет. А то, что хулидзын осталась в Пэнчэне, это даже хорошо. Там сейчас Сун И сидит. Он наблюдательный, он мне гораздо больше про небесную лису расскажет.
– А еще говорят, будто Пэй-гун в Пэнчэне хулидзын оставил из-за линьки, - тихонько добавил Мин Хе, отчаянно желая одарить господина ценными сведениями.
– Чего-чего?
– Линяет она, - горячо залопотал паренек.
– На замен белой шерсти на её голове растет темная. Это мне, кстати, по страшному секрету сказали. Потому что никто не знает, к чему такое знамение, и всем очень страшно.
– Поди ж ты!
– поразился Сян Юн.
– Надо будет у Тьян Ню попросить растолковать знамение. Она должна знать . Сестра все-таки.
Ординарец подобострастно закивал, соглашаясь с каждым словом.
– Можно даже письмо отписать .