Дорога в никуда. Книга вторая, часть вторая

Дьяков Виктор Елисеевич

– Быстрее костыли передвигай, жиртресина!... Бешбармака обожралась сука калбитская, еле жопой шевелит!- вторили ему другие такого же хулиганистого вида пацаны.

Ольга Ивановна посмотрела на беговую дорожку. Она хорошо просматривалась из вестибюля школы, ибо стадион находился, как бы в небольшой впадине заметно ниже школы. Бегущие девочки были в основном такие же, каких привыкла видеть Ольга Ивановна и в своей школе, худые и голенастые, в спортивных тренировочных костюмах, которые сидели на них почти так же как на мальчишках. Но две девочки заметно отстали, к тому же, они отличались от остальных тем, что смотрелись весьма полными, и на них спортивные костюмы не висели как на вешалках. Одна из отставших была русской, вторая казашкой. Но с трибуны хулиганистые пацаны, сплошь русские, адресовали свои оскорбительные выкрики только казашке, будто рядом не бежит едва передвигая свои обтянутые

трико толстые ляжки другая толстуха. Впрочем, справедливости ради, надо было признать, что полнота русской девочки, в отличие от казашки все же смотрелась скорее аппетитной, нежели отталкивающей. Тогда Ольга Ивановна не обратила внимания на тот эпизод, тем более, что тут как раз подошел директор. Она вспомнила его уже сейчас, когда, после разговора с пребывающей в состоянии почти транса Караваевой, стала размышлять о межнациональном согласии в стране. Ведь национальная неприязнь как была, так и продолжала существовать на самом естественном, бытовом уровне. Ею в большей или меньшей степени были заражены очень многие. Её предки-казаки испытывали неприязнь к киргиз-кайсацам, как результат векового немирного соседства. Но сейчас с самых высоких трибун громогласно объявили о создании новой общности, единого советского народа. Еще один блеф, вранье, как и с коммунизмом, неприязнь она как была, так и осталась. Вон даже детям не нравится, что в полуголодном городе в какой-то казахской семье едят мясо, когда его нет в свободной продаже и большинство вынуждено "поститься". А вот то, что русская девочка тоже по всему неплохо кушает, такого раздражения уже не вызывает. Хотя не будь там этой казашки, может, и та вторая вызвала бы похожую антипатию, тем более спортивный костюм на ней был явно импортный, дорогой - или дочь какого-нибудь местного начальника, или офицера из штаба воинской части, расположенной в городе, которую снабжали по линии Военторга.

Директор искренне обрадовался интересом проявленный Ольгой Ивановной к его музею. До Перестройки он не вызывал одобрения у чиновников в РАЙОНО за то, что в небольшой школе под него заняли помещение, которое вполне можно было приспособить под учебный кабинет. Но вот декабристы вновь вошли в моду, и едва ли не всех официальных гостей, прибывавших в город, обязательно вели в музей, который, нежданно-негаданно стал достопримечательностью города наряду с плотиной ГЭС и памятником расстрелянным коммунарам. Впрочем, то был музей всего одного декабриста, Матвея Муравьева-Апостола, которого в 1829 году перевели отбывать ссылку по состоянию здоровья из Вилюйска в Бухтарминскую крепость, в местность с сухим, здоровым климатом... Да, тогда здесь был очень здоровый климат.

– Представляете, он, аристократ, подполковник гвардии, герой Отечественной войны 1812 года, прошел путь в несколько тысяч километров вот в этих лаптях!- чуть не захлебывался от восторга директор.

Это был главный экспонат музея - лапти декабриста. Где их добыл директор, оставалось тайной, как и их подлинность. Другие экспонаты оказались не столь оригинальны, то ли рубище, то ли рубаха, какие-то полуистлевшие документы, обиходные предметы и утварь того времени, макет дома, где помещался ссыльный Муравьев-Апостол...

– Здесь он жил три года, в доме статского советника Бранта. Занимался обучением детей коменданта крепости майора Головина. Он даже здесь женился на дочери местного таможенного чиновника...

– Извините Иван Никитич, я вас перебью, вы говорите здесь, но вы же имеете в виду не Серебрянск, а Усть-Бухтарму, тамошнюю крепость,- сочла нужным поправить директора Ольга Ивановна.

– Да какое это имеет значение. Той крепости давно уж нет, она затоплена. Я всем кто приходит так и говорю, что здесь, здесь это было. А кто ж такие тонкости знает, про крепость?

– Я знаю,- изменившимся тоном, сухо произнесла Ольга Ивановна, показывая, что она столь пренебрежительным отношением к "деталям" обижена.- В то время, в 1829 году, здесь располагались всего лишь рудник да пристань названная Серебрянкой и маленькая деревушка Пихтовка, а там (она чуть не сказала, у нас) была крепость с гарнизоном, таможня и большая станица...

Ничего нового от посещения музея Ольга Ивановна не узнала. Директор оказался никудышным краеведом, и его больше интересовала не историческая точность, а внешняя сторона дела - он хотел на старости лет хоть немного прославиться за счет этого Матвея Муравьева-Апостола, второстепенного декабриста, правда брата знаменитого Сергея Муравьева-Апостола.

26

Дисциплина в новобухтарминской школе оставляла желать лучшего. Кроме нотаций, ничем более существенным на учеников

педагоги воздействовать не могли. Угрозы снизить оценку, или даже оставить на второй год были недейственными, и означали всего лишь сотрясание воздуха. В системе советского образования существовал такой же "план", как на предприятии по выпуску продукции, или в МВД по раскрытию преступлений. Претворялась в жизнь жесткая установка на достижение всеобщего среднего образования. Вот и попробуй после этого ставь двойки и оставляй на второй год... и сами же учителя окажутся виноватыми, крайними. Тем более, невозможно никого исключить из школы за плохое поведение. В таких условиях единственным более или менее приемлемым способом воздействия на нарушителей дисциплины оставалось вызывать родителей и жаловаться уже им. Но с падением престижа семьи и роли в ней отца, как главы семейства, и это являлось далеко не всегда действенным. Труд педагогов становился невероятно тяжелым, иногда просто невыносимым. И как следствие в пединституты (за исключением исторических факультетов, позволявшим сделать номенклатурную карьеру) поступало немного народу, и отбора как такового фактически не было.

Ольга Ивановна, иной раз, проходя по длинному школьному коридору уже по звукам, раздающимся из-за дверей классных комнат, могла судить, кто проводит урок, учитель который может "держать" класс, или тот который не может. Когда подходила к своему кабинету тоже слышала шум, но едва она входила там воцарялась тишина. Таких учителей, которых либо уважали, либо боялись, в школе было немного. Часто подобная "квалификация" учителя определялась не возрастом и даже не опытом педагога. Случалось, что, имея тридцатилетний стаж, учительница предпенсионного возраста ничего не могла поделать с "архаровцами", и наоборот молоденькая, только что пришедшая с института пигалица вдруг так себя "ставит", что на ее уроках даже десятиклассники "тише воды, ниже травы". В любом деле нужен талант, или хотя бы способности. Но в результате невысокого престижа учительской профессии в СССР учителями часто становились те, кто ими никак не должны были быть. Когда главными чертами педагога становились характер и воля, на второй план отступал такой фактор как интеллект учителя. Потому многие педагоги за рамками своего предмета были, в общем-то, достаточно "дремучими" людьми. Особенно этим грешили учителя негуманитарии, большинство из них не читали никаких книг и даже писали с ошибками. Встречались и такие, кто и свой-то предмет знали весьма поверхностно в объеме школьного учебника. Ольга Ивановна отчетливо, не хуже чем родителей и свой харбинский дом, помнила свою харбинскую гимназию, тамошних преподавателей и учениц, своих подружек из далекого детства. Конечно, там не держали тех, кто не хотел учиться, и дисциплина была совсем иной.

Начав помогать молодой "англичанке" Елене Михайловне, Ольга Ивановна вскоре обнаружила, что та довольно быстро втянулась в работу и уже через месяц вполне сносно управлялась со своим пятым классом, состав которого являлся достаточно разношерстным. Ей дали класс "В", то есть третий по счету и последний. Ведь при переходе из начальной школы в среднюю сначала изо всех учеников набирают наиболее сильный класс "А", затем похуже "Б", на эти классы, как правило, ставили сильных опытных классных руководителей, чтобы впоследствии из них сделать "передовиков-маяков", предназначенных прославлять школу на районных и областных уровнях. Ну, а в "В" попадали те, кто не подошли в "А" и "Б".

– И все же у Елены Михайловны тоже далеко не все получалось. Однажды Ольга Ивановна застала её в слезах.

– Что случилось Леночка?- встревожилась она за нее.

Та вытерла глаза, явно преодолевая рыдания.

– Не могу... не могу... уволюсь, уеду... пусть диплома лишают, это уже не возможно терпеть! Ольга Ивановна, понимаете, меня ученик... послал... понимаете,- Елена Михайловна вновь зарыдала.

– Кто... Хныкин?- предположила наиболее вероятное Ольга Ивановна, ибо этот второгодник, несмотря на еще малый возраст, стал уже абсолютно неуправляем и обещал за годы, оставшиеся ему до получения "гарантированного" неполного среднего образования еще испортить учителям немало нервов.

– Да... Как быть, прямо не знаю. Идти директору жаловаться? Огласка ведь теперь будет на весь поселок, как оплеванная ходить буду!

– Так... подожди. Как это случилось, еще кто-нибудь слышал?- сразу "включилась" в переживания молодой учительницы Ольга Ивановна.

– Нет, я его одного вызвала и стала отчитывать за то, что с уроков постоянно сбегает, учителям грубит. А он меня вот... пошла ты, говорит. Потом повернулся и ушел. И главное домой к нему нет никакого смысла идти, вы же знаете, отца у него нет, а мать для него не указ. Что теперь делать, не знаю?- растерянно шмыгала носом Елена Михайловна.