Дорога в один конец

Брянцев Владимир

Все было в этом письме. И восхищение солдатом, и необижающая жалость к нему. Готовность ждать и дождаться, несмотря ни на что, и заверение в верности. Только «я люблю тебя» Люда не написала. В этом честном до последней буквы письме не могло быть даже капельки полуправды – она ото чувствовала. Но отсутствие таких важных слов Вадим бы даже не заметил – таким искренним, нежным и нужным было это послание родному человеку, которому так трудно. Не заметил, если бы… прочитал это послание. Но за две последующие недели Люда Красовская получит только одно письмо – свой, посланный Вадиму, порыв души, возвратившийся назад с пометкой «Адресат выбыл»…

…Толчок

сменного локомотива по буферам разбудил впавшего в забытье Вадима. «Вот дьявол! Хотя бы чуточку уснуть, голова раскалывается», – пробежала обессиленная мысль.

– Что за станция? – спросил в полумрак вагона.

– Спи. Киев не проедем, – буркнул кто-то снизу.

Мобильник, зажатый в ладони, был мокрым от пота и не светился. «Что за черт! Неужели батарея села?» – заволновался Вадим, забыв, что сам в досаде выключил телефон. А вдруг ОНА протягивала руку?! А он не взял!

Устав просить друг у друга прощения, они придумали алгоритм возврата в душевное умиротворение и неуклонно следовали этому алгоритму в последнее время. И он действовал. Не надо было слов. Касание руки любимого человека было настолько интимным, что давило взорвавшиеся негативные эмоции. Но кто первый должен сделать спасительный жест – протянуть руку? Казалось бы, по логике, – тот, кто чувствовал себя виноватым. Но найдутся ли силы укротить самолюбие, когда уже сказано столько обидных слов с обеих сторон?

И они придумали. Они нашли аксиому, нашли то, что не надо доказывать, – что есть константой: ОНИ НЕ МОГУТ ДРУГ БЕЗ ДРУГА!

Человеку не так уже и сложно быть честным перед самим собой. И вот каждый из них припер себя к стенке, и каждый сам себя спросил, твердо глядя в глаза: «Ты можешь без НЕЕ (НЕГО) жить???» И соврать было невозможно. Были получены одинаковые ответы независимо друг от друга, и алгоритм заработал. Только учли еще один маленький, но очень важный нюанс. Теперь абсолютно неважно было, кто первый протягивал руку. Было принято, как клятва, что тот, КОМУ протянута рука, ОБЯЗАН ее принять, задавив обиды и гордыню. И все у них получилось.

«А вдруг ОНА протягивала руку?!» Вадим трясущимся пальцем надавил кнопку включения телефона, проклиная себя, что не протянул руку первым. Ведь когда принимают твою протянутую руку, ты априори прощенный! А это так сладко!

Мобильник бесстрастно выдал: «Нет пропущенных вызовов». Сердце стучало в какой-то тревожной радости: теперь у него есть шанс протянуть руку самому и дать любимой возможность почувствовать себя прощенной! Вадим набрал любимый номер, боясь, что поезд выйдет из зоны мобильной связи. Но он еще успел уяснить, фиксируя россыпь палочек на индикаторе покрытия, что «абонент не может принять ваш звонок»…

Глава 24

В самолете осмотрелись озабоченно.

– Это же на какую границу нас через Москву везут? Слышал, болтают, комиссованных в Москве снимут, а самолет дальше, вроде, – в Среднюю Азию? – вполголоса бубнил Вадим, обращаясь то ли к Обиходу, то ли к самому себе.

– Наверное, нас тоже в Москве снимут, а на Брест поездом, – как-то неуверенно отвечал озадаченный Валентин.

Контингент в самолете подобрался разношерстный. Больные бросались в глаза сразу. Остальные были какие-то обтрепанные, неухоженные, как бы забившие на все и вся. На сопровождавших, майора и прапорщика, сидевших на двух пухлых чемоданах с личными делами, не

обращали никакого внимания. А те иногда покрикивали, скорее, для порядка, когда очень уж перехлестывал матерный гомон. Видно было, что они ждут, не дождутся, как бы сбагрить побыстрее эту кодлу.

Обычно ГСВГ (Группа советских войск в Германии) разтыкивала ежегодные «отбросы» весенне-осенних призывов по стройбатам Сибири и Зауралья, но вот уже третий борт прут в Термез, строить там будут чего, что ли?

Особняком, тихо переговариваясь, сидела возле своих ящиков группа, чувствовалось, не простых служак. Они не вмешивались в суету, лишь иногда презрительно ухмылялись на попытки сопровождающих угомонить то ли солдат, то ли «урок».

В Подмосковье «ИЛ-76» вальяжно осел на промерзший бетон военного аэродрома, и расцепившиеся створки грузового отсека впустили в остатки европейского воздуха зимнее дыхание России. Всех вывели на бетон, только группа в новой форме осталась сидеть на своих ящиках.

Майор открыл один из чемоданов и стал выкрикивать фамилии, перебирая папки. Валентин Обиход, подавшись вперед, ловил каждый выкрик. Ну, вот сейчас, вот сейчас! А Вадим Бут стоял, как столб, чувствуя, как холод промерзшего бетона проникает сквозь подошвы сапог и летние портянки (не успел получить зимние) и понимал, что его личного дела в этом чемодане нет. Да, и дела Обихода, чувствовал, тоже.

Майор захлопнул чемодан, передал его прапорщику, и половина команды поплелась в сторону здания аэродрома. Остальным была дана команда оправиться и быть готовым к погрузке.

«ИЛ» все сосал и сосал керосин в свою ненасытную утробу с жирного туловища очередного «наливника», а мелкий колючий снежок присыпал закляклую на морозе команду избранных или проклятых – это уже кому как угодно.

Самолет догрузили под завязку десантниками Тульской дивизии ВДВ. На фоне этих бравых бойцов сникли острословы разгнузданной «германской» команды и сидели, молча в тряпочку, как освобожденные из плена перед освободителями.

Наконец погрузились. Закрылись створки-люки. Противно засвистели турбины, повышая тональность, и сдвинули громадину с места. Отрыв от бетонки даже не почувствовался, только под ложечкой засосало у Вадима.

Десантники поделились сухим пайком и горячим чаем из термосов. Настроение поднялось, и будущее стало казаться не таким уж горьким. А кто из них что-нибудь знал о своем будущем на ближайшие дни? Может только обособленная группа эта, судьба и выбор каждого индивидуума из которой – убивать или быть убитым.

Все, из оказавшихся на этом транспортном борту на Термез, призывались по «Закону о всеобщей и т. д.» Они были обязаны «защищать с достоинством и честью» Родину-мать, а не то «постигнет кара и всеобщее презрение трудящихся». Тульских десантников и этих – «таинственных» в углу, Родина научила как «защищать». Но Родина столько призывала человеческого материала в армию каждые полгода, что всех научить «защищать с достоинством и честью» не было ни средств, ни сил, да и смысла. Ну, не отпускать же их по домам – этих недостойных или негодных «с достоинством и честью»? Но там, где намечалась хорошая заварушка, всем найдется дело, ну, хотя-бы, в подсобном хозяйстве. Так решали высокие армейские умы и свозили на перековку в Среднеазиатский военный округ «отходы» из ударных кадровых армий, окопавшихся намертво в Европе после Второй Мировой. А заварушка у южного подбрюшья СССР намечалась немалая.