Дорога в Омаху
Шрифт:
– Что? Они вас уже нашли?
– Точнее, командир, это мы их нашли. И приняли надлежащие меры. Сейчас мое воинство в надежном укрытии, где ему нечего опасаться чьего бы то ни было удара.
– Что же случилось? И где они, эти Эс-Эн?
– СОН, – поправил Хаук. – Или «неисправимые». Но я говорил вам о других, нормальных людях. Я их сам обучал, и они проявили себя в боевых условиях с наилучшей стороны. Что же касается тех психопатов, то у нас не было возможности отделаться от них просто так.
– Но где же они?
– В тюрьме, скорее всего. По обвинению в появлении в общественных местах в непристойном
– Ну и дерьмо же они!
– Полагаю, что раньше или позже, но о них непременно сообщат в Вашингтон… А теперь, командир, перейдемте к обсуждению тактики. Вам, по-видимому, уже известна моя повестка дня. А как вот насчет вашей?
– Она такая же, что и у вас, генерал. По отношению к малочисленному племени наивных, ни в чем не повинных коренных жителей великой страны США была учинена чудовищная, преступная несправедливость, и наше сказочно богатое государство обязано восстановить попранные права уопотами… Ну как, устраивает вас это?
– Попадание – прямо в десятку, солдат!
– А теперь то, чего вы еще не знаете, генерал. Несколько членов Верховного суда сочли изложенные в вашем исковом заявлении положения вполне обоснованными. Но составляют они отнюдь не подавляющее большинство. Рассмотрение этого вопроса происходит без свидетелей, в обстановке строгой секретности.
– Я так и думал! – воскликнул торжествующе Хаук. – А иначе с чего бы это вдруг нацелили они на меня пресловутого Голдфарба, которого я тоже вроде бы когда-то тренировал, черт бы его побрал!
– Вы знаете Хайми Урагана?
– Да. Чертовски славный парень, сильный, как слон, и с мозгами, как у стипендиата Родса.
– Так он и получал стипендию Родса.
– А я вам о чем только что говорил?
– Хорошо, хорошо, – произнес мягко Манджекавалло. – Ввиду того, что иск затрагивает интересы командования стратегической авиации, и из соображений национальной безопасности суд не допустит публичного обсуждения этого документа в течение последующих восьми дней, а за сутки до открытого слушания дела вам и вашему поверенному придется предстать перед судьями на закрытом заседании, чтобы ответить на ряд их вопросов. И от вас будет зависеть, как развернутся дальнейшие события.
– Я готов к этому, командир Игрек! Готов уже примерно с год. И буду рад получить приглашение в суд. Мое дело – чистое!
– Но Пентагон, военно-воздушные силы и, что особенно важно, военные подрядчики вовсе не готовы к такому обороту дела. Они жаждут вашей крови, генерал! Они хотят вашей смерти!
– Если тот контингент, который направили они в Бостон сегодня утром, свидетельствует о том, как оценивают они ситуацию, то я явлюсь в суд в полных регалиях племени уопотами.
– Иисусе! А меня еще уверяли, будто это самые яростные, самые свирепые, самые безумные парни, если не считать того подразделения, которое держат на уединенной ферме взаперти за высокими
– В таком случае, – скривился Хаук, – поскольку под вашим началом находятся вспомогательные силы, вы, может быть, пришлете взвод нам на помощь? По правде говоря, командир Игрек, у меня только двое дееспособных помощников для защиты нашей позиции.
– Это не так-то просто, генерал. В обычных условиях я мог бы послать вам на выручку целую команду опытных головорезов из наемных убийц, но сейчас иное время. Мы должны действовать быстро и в строжайшей секретности, а иначе все пропало.
– На мой взгляд, это звучит как жеманная чертова бессмыслица, своего рода идиотская болтовня, мистер Безымянный.
– Вовсе нет… клянусь могилой моей Анджелины!
– Так ведь она – тетя Маленького Джозефа.
– У нас – одна большая семья… Слушайте, я могу подобрать двух, а то и трех человек из верных мне людей, которые, вне всякого сомнения, будут в случае чего хранить полное молчание, словно монахи, но мобилизовать большее число – это уже проблема. Стоит только исчезнуть из поля зрения сравнительно крупной группе, как сразу же у любопытствующей публики возникнут вопросы примерно такого типа: «Интересно, на кого он работает?», «Вчера он вроде бы выглядел прекрасно, а сегодня уже угодил в больницу. С чего бы это?» Или, возможно, кто-то скажет и так: «Я слышал, будто он поведал все наши тайны той семье в Хартфорде, что ждет от нас решительных действий. Так вот кому он служит!» Вы понимаете, к чему я клоню, генерал? Слишком много пойдет подобного рода разговоров, если я отправлю вам в подмогу достаточно большой контингент, и, не приведи господи, в связи с этим может всплыть и мое имя, чего уж никак нельзя допустить!
– Так, значит, вы по уши в дерьме, командир Игрек?
– Я уже сказал вам, что к чему. Я опасаюсь за свою жизнь. Вопрос стоит именно так. Я привык к воде, и кости мои просолены морем.
– Скверное ощущение, солдат?.. Но не сдавайся, командир: доктора не всегда бывают правы.
– Мои доктора всегда неправы… Потому что они ни уха ни рыла не смыслят в медицине!
– У меня на этот счет другое, а может быть, и третье мнение…
– Генерал, пожалуйста! Я только что объяснил, что есть люди, заинтересованные в том, чтобы в течение одного-двух дней из меня приготовили холодный паштет. И, может быть, так и следует сделать. То есть, хочу сказать я, создать видимость, будто меня уже нет в живых. Числясь же в списке почивших, я смогу более энергично действовать как в ваших, так и в своих интересах.
– Человек я далеко не религиозный, – проронил Хаук. – Откровенно говоря, мне довелось видеть слишком много крови, пролитой этими фанатиками, грозящими убить каждого, кто не разделяет их веры. История полна такого рода мерзостями, с чем я никак не могу примириться. Все мы вышли из одной слизи, выплеснувшейся из воды, а может, обязаны своим появлением удару молнии, вложившей примитивный разум в наши головы. Поэтому никто не имеет права претендовать на исключительность.
– Надолго это повествование, генерал? Если да, то у нас нет на него времени.