Дорога в Тридесятое царство

Сергеева Александра

Итак, с принятием христианства язычество было объявлено «вне закона», и система мифов так и осталась незавершенной. Русичам просто не хватило времени для естественного перехода от матриархальной стадии к патриархальной. Более того, если сопоставить славянских и греческих богов, то славянские божества в большей степени соответствуют поколению титанов, нежели олимпийцев!

Сравним для наглядности по этапам:

1. Первое поколение: сначала был Хаос – Вселенная, соответствует славянскому Роду.

2. Второе поколение: Хаос порождает Урана и Гею – Род порождает Сварога.

3. Третье поколение: Уран и Гея порождают титанов – Сварог порождает Сварожичей, на чем славянская космогония, увы, практически обрывается. Были, конечно, рожденный Сварогом Дажьбог, функции которого тесно переплетаются с Хорсом и Ярилой (в том числе они и божества плодородия, что соотносит их не с архетипическим

Отцом, а с хтонической Матерью), и Перун – покровитель княжеской дружины, а вовсе не всех русичей, как принято ныне считать, но главным богом-вседержителем ни один из них так и не стал.

4. Четвертое поколение: титаны Кронос и Рея порождают Зевса и других богов.

5. Пятое поколение: Зевс свергает своего отца Кроноса, порождает множество Олимпийских богов, сам становится верховным владыкой мира, в чем легко угадать предтечу Христа (возможно, Перун или Велес смогли бы тоже снискать титул верховного бога, да не успели).

Как мы видим, языческое верование, которое можно считать законченным гештальтом, прежде чем уступить место единобожию, проходит пять поколений. Славянское же язычество не успевает достичь «Олимпийского периода», где есть главный бог, но также присутствуют и множество других с четко поделенными «сферами влияния». Это некий промежуточный период между языческим политеизмом и монотеизмом. В переносе данной метафоры на персональный уровень этот период является необходимой стадией формирования Эго-сознания, а в масштабах народа – этнического самоопределения: «Мы русские (греки, якуты, сомалийцы…)». И в то же время этот период, условно названный «Олимпийским», отмечает переход от матриархальной стадии (что соответствует языческому, политеистическому мировосприятию в культуре) к патриархальной – в состояние доминирования Отцовского архетипа (монотеистического в культурном масштабе).

Кроме того, именно православие, а не государственность стало объединяющей идеей русичей (будущих русских, украинцев, белорусов и десятков других, ассимилированных ими народов), ведь ни о каком русском государстве на рубеже X века говорить не приходится. Хотя датой основания Руси и принято считать 862 г. н. э. (год прихода Рюрика в славянские земли), ни о каком славянском единстве в те годы и речи быть не могло, да и самоназвания «русские» в те времена еще никто слыхом не слыхивал (вопросов этнонимов мы подробно коснемся позже).

Парадокс восточнославянской культуры в том, что Церковь возникла прежде Государственности, нравственный закон пришел из первоначально чужеродной веры, задолго до того, как был создан первый свод законов мирских, то есть «людских», простых и понятных.

Поясним на индивидуальном примере. Если двухгодовалый малыш принес из садика чужую игрушку, он ее именно «взял», а не «украл», так как противоположение «свое – чужое» его сознанию еще попросту неведомо. Куда там! Еще целая эпоха до различения «одного и двух», «верха и низа», целая эра до «правого и левого». И если вместо того, чтобы объяснить ребенку, что так делать не нужно, потому что у каждого зайчика и куколки свой дом, и он бы сам очень расстроился, если бы его из садика забрала вместо мамы чужая тетя, начать ребенка наказывать, называть вором, взывать к совести и морали, – малыш услышит лишь одно: мама больше меня не любит, я плохой. В этом возрасте еще не существует самой способности к восприятию нравственно-моральных ценностей, но есть неизменная потребность в материнской любви и поддержке.

Под материнской любовью имеется в виду именно безусловная любовь, просто за то, что ребенок есть. В этом случае малыш не может быть плохим, таковыми могут быть только поступки, которые любящий родитель терпеливо разъясняет. Такое переживание материнской любви – пассивное переживание, то есть ребенок не делает ничего сам, чтобы быть любимым. Все, что от него требуется, – это быть ее ребенком. Это и счастье, и одновременно горе: ничего не зависит от маленького человека. Такую любовь не только не нужно, но и невозможно заслужить. Если она есть, она есть, если нет – ее никак не завоевать.

Эта психовозрастная стадия на этническом уровне и соответствует язычеству. Конечно, это заявление требует обоснования, которое я постараюсь сейчас дать.

Дело в том, что мифы политеистической эпохи любого народа не дают точных указаний, как должен вести себя человек; в них еще нет твердых запретов, императивов, нет нравственно-морального аспекта. Языческие мифы – это иносказательные повествования о том, какова жизнь. Языческие боги – утрированные архетипические образы, гиперболизированные отражения различных граней психики самого Человека. Мифы матриархальной (языческой) стадии не апеллируют к нравственности, не диктуют строгих законов, не угрожают – народ-ребенок попросту еще не дорос до такого уровня восприятия. Языческие сказания всего лишь дают иллюстрации – за такими-то действиями следует то-то. Прометей взял огонь вопреки отцовскому (Зевсову) запрету – последовала расплата. Точно так же мать говорит ребенку: один мальчик тоже не слушался родителей, забирал из садика чужие игрушки, поэтому

пришел дядя милиционер, забрал все игрушки у этого мальчика и раздал чужим детям. Это совсем не то же самое, что «еще раз увижу у тебя чужое – получишь ремня» или «не укради – будешь гореть в геенне огненной»: для этого человек уже должен твердо знать, что такое «свое», а что «чужое» и, следовательно, что такое воровство. На матриархальной стадии восприятия эти знания еще только формируются, они пока не имеют формы целостного, постоянного понятия, которое сложится в дальнейшем из отдельных опытов столкновения сиюминутных желаний с реальностью. Например, что касается того же воровства: двухлетний ребенок, который «принес» чужую куклу из гостей, после «серьезного разговора» с родителями поймет лишь то, что нельзя больше брать игрушки именно из того дома, где он только что побывал. Потом «границы запрета» распространятся на другие гости, садик, площадку у дома и т. д. И только после многократных попыток присвоить чужое с последующими разъяснениями, а также после анализа чужих подобных примеров, включая и сказки, и проступки других детей, маленькому Человеку откроется истина «не укради». И вот тогда с него уже можно будет спрашивать по всей строгости, «по-отцовски».

Здесь необходимо сделать наиважнейшую оговорку о том, что «материнской», то есть безусловной, любовью ребенка могут любить и отец, и дед, и любой другой значимый в его жизни взрослый. Определение «материнская любовь» в реальных человеческих отношениях является в большей степени описательной характеристикой для выражения того самого безусловного чувства.

Длится «матриархальный» период до пяти-шестилетнего возраста (недаром дети идут в школу с семи лет, требовать с них соблюдения дисциплины раньше – преждевременно и нецелесообразно). А в масштабе народа эта стадия охватывает эпохи от самого возникновения человека до общинно-родового строя с тотемическими верованиями, до феодализма с четко выстроенной иерархией многочисленных языческих богов и заканчивается появлением Отцовских фигур – сильного монарха и единого Бога, провозглашающих строгую морально-этическую норму в виде мирских законов и религиозных заповедей. Подробно развивать тему архетипически-возрастных стадий человечества в этой книге я считаю излишним и выходящим за рамки основной темы; кроме того, этому вопросу посвящено замечательное, крайне подробное и глубокое исследование Эриха Нойманна «Происхождение и развитие сознания».

В свете вышесказанного встает вопрос о первичности яйца или курицы: созревшая ли психика индивида или народа дорастает до возможности принятия и ранее существующего Отца, Отец ли становится удобным архетипическим образом для проекций повзрослевшей психики? Ответ: и так и так, ибо эти процессы невозможно разделить.

Долго ли коротко ли, маленький человек (молодой народ) становится все более независимым: ребенок – от реальной матери, народ – от матушки-природы. Ребенок учится ходить, говорить, самостоятельно изучать мир. Народ вынужден осваивать новые территории с более жесткими климатическими условиями, добывать пищу, уже не просто принимая готовые дары матушки-природы с помощью охоты, рыболовства, собирательства, но самостоятельно возделывая землю и разводя скот. Связь с матерью несколько утрачивает свое жизненно важное значение, и вместо нее все более и более важной становится связь с отцом – реальным и архетипическим. Это связь совсем другого характера. Далее я позволю себе процитировать Эриха Фромма: «Мать – это дом, из которого мы уходим, это природа, океан; отец не представляет никакого такого природного дома… Но отец представляет другой полюс человеческого существования: мир мысли, созданных человеческими руками вещей, закона и порядка, дисциплины, путешествий и приключений. Отец – это тот, кто учит ребенка, как узнавать дорогу в мир… Отцовская любовь – это обусловленная любовь. Ее принцип таков: я люблю тебя, потому что ты удовлетворяешь моим ожиданиям, потому что ты исполняешь свои обязанности, потому что ты похож на меня»¹⁵.

Итак, любовь отца – обусловлена, она «не просто так, потому что ты есть», она «за что-то». И в этом – и горе, и счастье ее. Трагичным является то, что она не дается за сам факт существования ребенка, она может быть только заслужена, а также и утрачена, если человек сделает не то, что от него ожидают. Сама суть отцовской любви, а также благосклонности маскулинного единого Бога заключается в том, что послушание становится высшей добродетелью, а неповиновение – главным грехом. Благом же отцовской любви является то, что она находится в пределах контроля самого чада, ее можно добиться, заслужить (в отличие от неподконтрольной материнской), если следовать установленным правилам [13] . Однако эти правила, как утверждает Фромм, становятся понятны не ранее, чем к пяти-шестилетнему возрасту.

13

Само собой разумеется, термин «отцовская любовь» тоже является описательной конструкцией; такой любовью может любить и мать, и бабушка, и любой другой человек. Определяющим моментом здесь является казуальность отношения: не «за просто так», а «за что-то».