Дорога
Шрифт:
Наблюдатель ни секунды не сомневался в своей правоте и в том, что лежащий на земле у его ног мужчина действительно тот самый маньяк. Он казался себе настоящим героем, который уберег девочку от страшного стресса. Ну что ж, свою задачу он выполнил. Наблюдатель радовался удаче и гордился собой.
– Какого лешего он вмешался?! – возмущался Ворон. – Нет, ты только представь себе, как славно могло бы получиться, если бы этот крендель в «пирамидах» не сунулся к лифту! Сверху как раз в этот момент спускался мальчик, который Леле нравится,
– Ты меня спрашиваешь? – скептически осведомился Камень. – Это ты должен мне рассказать, кто это такой, чего он лезет и что ему надо. Откуда он вообще взялся?
– На скамейке сидел, – дал Ворон исчерпывающую информациию. – С самого утра. Несколько раз отходил пописать, купить водички и переодеться. Еда у него была с собой, он бутерброды ел.
– И ты считаешь, что это ответ? – рассердился Камень. – Почему он сидел на скамейке? Для чего он переодевался? С тобой сериал смотреть – все равно что детектив читать, у которого последние десять страниц вырваны. Читаешь как дурак, читаешь, а самого главного так и не узнаешь. Ну что ты на меня так смотришь? Что, я не прав?
– Не знаю, прав ты или нет, а только браниться не надо, – обиженно ответил Ворон. – Чего ты ко мне цепляешься? Что я тебе, Фигаро здесь, Фигаро там? У нас есть цель, у нас есть главные персонажи, и нечего меня гонять за каждым встречным-поперечным, эдак мы вообще никогда до конца не досмотрим. То ты меня донимал с мужиком, который перед зданием суда торчал, когда Геннадия судили, то грузина того тебе подавай, который Кольку от драки спас и его дружков в ресторане водкой поил, то теперь про этого Робин Гуда недоделанного ты хочешь знать. Нельзя так разбрасываться, мы должны быть целеустремленными.
Камень с нескрываемым любопытством взглянул на друга и пошевелил бровями. Движение было едва заметным, но при ограниченных возможностях мимики вполне достаточным, чтобы выразить мысль: «Что это ты, парень, так расхрабрился?» Ворон все заметил и правильно прочитал, поэтому подбоченился, насколько позволяло еще пока не зажившее крыло, и с вызывающим видом объявил:
– А я тебя предупреждал, что у меня движение протеста.
– Как? – изумился Камень. – Оно еще не закончилось? Я думал, мы это давно проехали. Послушай, нельзя же так долго топтаться на одном месте, это прямо какой-то застой получается. Ты попротестовал немножко – и хватит уже, давай сериал смотреть.
– Ты никогда меня всерьез не принимал, – не на шутку разобиделся Ворон. – Ты меня полностью закабалил, ты меня поработил. А моя внутренняя сущность рвется к свободе и независимости.
– Внутренняя сущность –
– Ну, пусть душа, если тебе так понятнее.
– Твоя душа всю жизнь рвется только к одному – к романтической любви. Я тебя, слава богу, не одну тысячу лет знаю. Так что не надо мне тут развивать идеи либерализма и демократии. Всё, птица, кончай базар, ты меня утомила. Даже акции протеста должны иметь свои пределы.
– Почему? – живо заинтересовался Ворон, сразу же забыв о своих амбициях.
– Потому что в противном случае протестующие во имя демократии превращаются в диктаторов, то есть в свою противоположность. Они так поглощены самой идеей протеста, что перестают замечать все остальное и пытаются это самое остальное полностью подчинить своему протесту.
– Я не очень понял, – растерянно проговорил Ворон.
– Ну, это для тебя сложно. Со временем поймешь. Вы, папаша, не отвлекайтесь, вы рассказывайте.
– Да я все уже рассказал, что знал.
– А про того, переодетого?
– Я же сказал, что не знаю, – огрызнулся Ворон. – Я тебе честно признался, а ты мне печень выедаешь. Ну не знаю я! Ты хочешь, чтобы я опять влез в этот последний эпизод и последил за ним? Ты к этому ведешь?
– Именно.
– Все-таки ты злой, – печально констатировал Ворон. – Ты же знаешь, что я точно туда не попаду. Ты же знаешь, что у меня нет таких способностей, как у этого гада замшелого. Зачем ты пытаешься лишний раз унизить мое достоинство?
– Извини, – усмехнулся Камень, – я не подозревал, что для тебя это так болезненно. Так что там с переодетым-то?
– Ты негодяй! – выкрикнул Ворон. – Ты неблагодарная бессердечная скотина! Чего ты от меня добиваешься? Чтобы я признал свою ошибку?
– Да больно нужны мне твои признания, – фыркнул Камень. – Я добиваюсь от тебя вразумительной информации. Ладно, забыли и проехали. Но в следующий раз будь, пожалуйста, повнимательнее. Кто-то же все эти годы следит за Романовыми, а мы с тобой так и не знаем, кто и зачем.
Ворон обрадовался, что на этот раз все обошлось без кровопролития. Он и сам понимал, что с этим переодевающимся наблюдателем что-то не так и надо было бы проследить за ним, но это означало бы потратить еще какое-то время, и, вполне возможно, время немалое, а ему так не терпелось вернуться к Камню, рассказать об увиденном, поде-литься своим возмущением и, самое главное, попросить… Просить он боялся, но в то же время надеялся, что просьба его будет услышана. Ему так хотелось, чтобы все было по-другому!
– Камешек, а Камешек? – осторожно приступил он к главному.
– Ну, что еще?
– А ты согласен, что если бы не переодетый, то Леля могла бы познакомиться с Вадимом?
– Наверное, могла бы. Но ведь не познакомилась.
– В том-то и дело, – вздохнул Ворон. – А правда же, было бы хорошо, если бы они познакомились? Он ей так давно нравится, она о нем все время мечтает, даже стихи об этом пишет. Надо бы помочь девочке. Чего же ей так страдать?
– Ты что имеешь в виду? – нахмурился Камень, почуяв недоброе.