Дорога

Крандиевская-Толстая Наталия Васильевна

Свет уединенный

(1906–1921)

«Звуки колыбельные доносятся ко мне…»

Звуки колыбельные доносятся ко мне. Чей-то голос ласковый задумчиво звенит, Сказку монотонную кому-то говорит… Тени расплываются, сливаются во мгле. У окна раскрытого задумалась весна, И заря вечерняя с далекой высоты Бросила последние, багряные цветы, И неслышно в комнаты спустилась тишина. Смолкла сказка длинная… Затихла… Вот опять Зазвенела в сумраке бледнеющего дня. Голос тихий, ласковый баюкает меня… Чей он? Разве знаю я и разве надо знать?

«И

мне горит звезда в пустынном мире…»

И мне горит звезда в пустынном мире, И мне грозит стрела на бранном поле, И мне готов венок на каждом пире, И мне вскипает горечь в каждой боли. Не затеряешь, смерть, меня вовеки! Я — эхо, брошенное с гор в долины. Да повторюсь я в каждом человеке, Как новый взлет волны, всегда единой. 1915

«Как много рассказать без слова…»

Как много рассказать без слова Пустые звуки могут мне! Шаги прохожего ночного, Когда не спится в тишине, Часов на ратуше немецкой Звенящая раздумно медь, Случайный вальс, пустой и светский, Иль нищий, пробующий петь. Когда же полночь мне доносит Гудки далеких поездов, Как беспокойно сердце просит, Как бедный мир желанно нов!

«Начало жизни было — звук…»

Памяти Скрябина

Начало жизни было — звук. Спираль во мгле гудела, пела, Торжественный сужая круг, Пока ядро не затвердело. И все оцепенело вдруг. Но в жилах недр, в глубинах тела Звук воплотился в сердца стук, И в пульс, и в ритм вселенной целой. И стала сердцевиной твердь, Цветущей, грубой плотью звука. И стала музыка порукой Того, что мы вернемся в смерть. Что нас умчат спирали звенья Обратно в звук, в развоплощенье. 1916–1955

«Для каждого есть в мире звук…»

А. Н. Толстому

Для каждого есть в мире звук, Единственный, неповторенный. Его в пути услышишь вдруг И, дрогнув, ждешь завороженный. Одним звучат колокола Воспоминанием сладчайшим, Другим — звенящая игла Цикад над деревенской чащей. Поющий рог, шумящий лист, Органа гул, простой и строгий, Разбойничий, недобрый свист Над темной полевой дорогой. Шагов бессонный стук в ночи, Морей тяжелое дыханье, И все струи и все ключи Пронзают бедное сознанье. А мне одна поет краса! То рокоча, то замирая, Кристальной фуги голоса Звенят воспоминаньем рая. О, строгий, солнечный уют! Я слышу: в звуках этих голых Четыре ангела поют — Два огорченных, два веселых. Весна 1916

«Когда последнее настигло увяданье…»

Когда последнее настигло увяданье И тень зловещая

сокрыла милый свет, Расцвел негаданно мой алый, вешний цвет, Благоухает он — и нет ему названья. Так, на развалинах, на каждом пепелище Ведет к расцвету нас последняя печаль. Благословенен час, когда земли не жаль, Когда бесстрашен взлет души свободной, нищей.

«Не с теми я, кто жизнь встречает…»

Не с теми я, кто жизнь встречает, Как равную своей мечте, Кто в достиженьях замедляет Разбег к заоблачной черте, Кто видит в мире только вещи, Кто не провидит через них Предчувствий тягостных своих Смысл и печальный, и зловещий. Но чужды мне и те, что в мире Как стран заоблачных гонцы. Мне не по силам их венцы И золото на их порфире. Иду одна по бездорожью, Томясь, предчувствуя, грустя. Иду, бреду в селенье божье, Его заблудшее дитя…

«Амур откормленный, любви гонец крылатый!..»

Амур откормленный, любви гонец крылатый! Ужели и моих томлений ты вожатый? Не верю. Ты, любовь, печальница моя, Пришла незваная. Согрета тайно я Твоей улыбкою и благостной, и строгой. Ты шла нагорною, пустынною дорогой, Остановилася в пути, как странник дальний, И глянула в глаза и грозно, и печально.

«О, как согласно еще пылает…»

О, как согласно еще пылает Твой свет закатный, мой свет восходный! А ночь разлуку нам возвещает Звездой бессонной, звездой походной. Прощай, любимый, прощай, единый! Уж гаснет пламень роскошно-праздный, В лицо повеял мне ветр пустынный, И путь нам разный, и посох разный.

«Я вспомнила наш вечер первый…»

Я вспомнила наш вечер первый, Неву и быстрый бег коней. Дворцы, сады… Во мгле аллей Фигуру каменной Минервы. На мост въезжали, помню, шагом. Ты волоса мне целовал, Когда их ветр душистым флагом В осеннем буйстве развевал. Была свободнее и чище Неутоленная любовь. Зачем мы утоленья ищем И разбиваем сердце вновь?

«Когда подругою небесной…»

Когда подругою небесной Зовет меня влюбленный друг, — Какою бурею телесной Ему ответствует мой дух! Какою ревностью горячей Душа к земле пригвождена! Не называй меня иначе,— Я только смертная жена. Я знаю пыльные дороги, На милой коже тлен и тень, И каждый пестрый и убогий, Закату обреченный день, И все блаженные юродства Неутоляющей любви, Когда два духа ищут сходства В одной судьбе, в одной крови. Благословим светло и просто Земное, горькое вино, Пока иным в тиши погоста Нам причаститься не дано. Февраль 1918. Москва