Дорога

Крандиевская-Толстая Наталия Васильевна

«Он тосковал по мне когда-то…»

Он тосковал по мне когда-то На этом дальнем берегу, О том свидетельство я свято В старинных письмах берегу. Теперь другою сердце полно. Он к той же гавани плывет, И тот же ветер, те же волны Ему навстречу море шлет. И, посетив мои кладбища, В пыли исхоженных дорог, Увы, он с новой жаждой ищет Следы иных, любимых ног! Зачем же сердцу верить в чудо И сторожить забытый дом? О,

верность, горькая причуда, Она не кончится добром!

«Вспоминается ль тебе…»

Вспоминается ль тебе Берег в камешках отлогий, Запах дыни на арбе, Что везла нас по дороге? Мы татарских злых собак Разбудили на деревне, И скрипела нам арба О кочевьях жизни древней, О скитаньях, о судьбе, Пожелавшей нашей встречи… Вспоминается ль тебе Тот далекий крымский вечер?

«Упадут перегородочки…»

Памяти внука Алеши

Упадут перегородочки, Свет забрезжится впотьмах. Уплывет он в узкой лодочке, С медным крестиком в руках. Будет все как полагается, — Здесь, на холмике сыром, Может, кто-то разрыдается, Кто-то вспомнит о былом. И вернутся все трамваями В мир привычной суеты. Так умерших забываем мы. Так его забудешь ты?

«Тень от облака бежит по лугу…»

Тень от облака бежит по лугу. Пробежала — и опять светло. Дай мне руку и простим друг другу. Все, что было, — былью поросло. Не от счастья я была счастливой, Не от горя горевала я. Родилась такой уж, юродивой, — Не кори меня, любовь моя! За твою досаду, за обиду Заплатила дорогой ценой. Если встречу — не подам и виду, Что земля уходит подо мной.

«Родится новый Геродот…»

Родится новый Геродот И наши дни увековечит. Вергилий новый воспоет Года пророчеств и увечий. Но будет ли помянут он, Тот день, когда пылали розы И воздух был изнеможен В приморской деревушке Козы, Где волн певучая гроза Органом свадебным гудела, Когда впервые я в глаза Тебе, любовь моя, глядела? Нет! Этот знойный день в Крыму Для вечности так мало значит. Его забудут, но ему Бессмертье суждено иначе. Оно в стихах. Быть может, тут, На недописанной странице, Где рифм воздушные границы, Не прах, а пламень берегут!

«Лифт, поднимаясь, гудит…»

Лифт, поднимаясь, гудит. Хлопнула дверь — не ко мне. Слушаю долго гудки Мимо летящих машин. Снова слабею и жду Неповторимых свиданий, Снова тоска раскаляет Угли остывших обид. Полно

сражаться, мой друг! Разве же ты не устала? Времени вечный поток Разве воротишь назад? Будем размеренно жить Бурям наперекор! Вечером лампу зажжем, Книгу раскроем, С Блоком ночной разговор Будем мы длить до зари… Что это? Старость? Покой? Убыль воинственных сил? Нет. Но все ближе порог Неотвратимых свиданий. Слышишь? Все ближе шаги Тех, кто ушел навсегда! 3 февраля 1940

«Твоих очков забытое стекло…»

Твоих очков забытое стекло, Такой пустяк, — подумай! И вот уж память мне опять заволокло Меланхолическою думой. О вещи, сверстники неповторимых дней! Вы нас переживете. Надежней вы, и проще, и верней, Не сдвинет время вас в полете. Где тот, кого в пути сопровождали вы? И был ли он? Не верю. Глухонемых вещей свидетельства — мертвы, Они не выдадут потерю. Они останутся, как памятник тому, Что в этой жизни непреодолимо Скользит к изнеможенью своему И улетает струйкой дыма.

«Мне снится твой голос над тихой рекой…»

Мне снится твой голос над тихой рекой И лунный свет. Рука моя снова с твоей рукой, Разлуки нет. О, счастье мое! Я проснуться боюсь, Боюсь вздохнуть. Ты, призрак, ты, тень неживая, молю, — Побудь, побудь! Но тает твой облик, луной осиян, Струится он. Я только речной обнимаю туман, Целую — сон!

«Уж мне не время, не к лицу…»

Уж мне не время, не к лицу Сводить в стихах с любовью счеты. Подходят дни мои к концу, И зорь осенних позолоту Сокрыла ночи пелена. Сижу одна у водоема, Где призрак жизни невесомый Качает памяти волна. Сядь рядом. Голову к плечу Дай прислонить сестре усталой. О днях прошедших я молчу, А будущих — осталось мало. Мы тишины еще такой Не знали, тишины прощенья. Как два крыла, рука с рукой В последнем соприкосновенье.

Виноградный лист

(1938–1941)

«Виноградный лист в моей тетради…»

Виноградный лист в моей тетради, Очевидец дней былых и той Осени, что в спелом винограде Разлилась отравой золотой. Выпито вино того разлива Уж давно. И гол, и пуст, и чист Виноградник, где он так красиво Пламенел, засохший этот лист. Те стихи, в которые закладкой Вложен он, — боюсь перечитать. Запах осени, сухой и сладкий, Источает старая тетрадь.