Дорога
Шрифт:
"Баловство, - подумал Бергман, машинально тасуя перед собой бумаги судьи-секретаря.
– Глупое бестолковое баловство. Цирк".
Он остро почувствовал собственную ненужность. Вся судейская коллегия была лишь данью традиции, анахронизмом, аппендиксом, неспособным даже вмешаться в ход поединка и лишь покорно регистрировавшим решения электронного рефери. Бойцы помещались в пространство боя, и больше ни одному человеку не было хода за защитные экраны. Даже врачу.
Бергман попытался туже затянуть пояс, с недоумением уставился на выданный утром костюм-тройку и, вздохнув, стал
Белому поясу все же удалось прижать противника к краю и войти в серию. Высокий плохо держал удар, хотя поле, излучаемое форменным кимоно, анализировало каждое попадание и ослабляло любой удар, нанесенный с силой выше критической. На тренировках таким порогом служили травмоопасные движения, на соревнованиях рангом повыше - угроза инвалидности... На международных турнирах класса "фулл контакт" ограничивались лишь смертельные попадания. Это был именно такой турнир.
Высокий попытался было уйти в сторону, споткнулся и, чудом удержавшись на ногах, выбросил левую ступню, целясь противнику в пах. В ту же секунду его одежда превратилась в бетонный панцирь, а из татами поползли липкие нити, охватившие лодыжки нарушителя. Увлекшийся крепыш уже налетал на парализованного партнера, но невидимый поводок натянулся и оттащил его к краю татами.
– Хансоку-чуй!
– громко объявило табло.
– Сикаку! Дисквалификация!..
И на нем появилось условное обозначение запрещенного приема.
Бергман встал из-за стола и медленно прошелся в узком пространстве между столами судейской коллегии и возвышением, где сидели спортсмены и представители команд.
"А на улице, наверное, снег сейчас идет, - думал Бергман.
– Тихий, ласковый... Вот странно - вроде почти тропики, а снег... Климат, что ли, меняется? И города далеко... города..."
О городах вспоминать не хотелось. Бергман перевел взгляд на ровные ряды скамеек и подмигнул скуластому хмурому парню в черном халате. Это был его ученик. Хороший парень, и техника нормальная, и психика в порядке, а чемпионом ему не быть. Злости не хватает, холодной упрямой злости... Не научил, значит... не сумел...
Бергман повернулся и пошел обратно. На татами уже вызывалась следующая пара, когда он споткнулся о приставной стул и увидел сидящего в проходе пожилого - очень пожилого - полного человека в заношенной ветровке. Сначала Бергман не узнал его, а потом узнал и долго стоял молча, чувствуя себя мальчиком.
– Здравствуйте, Мияги-сан...
– тихо сказал Бергман. И поклонился.
– Здравствуй, Оскар, - улыбнулся человек и неуверенно, даже робко огляделся по сторонам.
– А я вот, как видишь... Пригласили, а регистрационный код выписать забыли. Ты же знаешь, я редко выезжаю... А тут думаю - поеду, неудобно... Приехал, а они мне говорят, что я умер. У них так в картотеке записано. С машиной не поспоришь... Умер - значит, умер. Уезжаю завтра...
– Как же так, - растерянно начал было Бергман, - Мияги-сан, вы им скажите, они же про вас только в книжках, да и то не все... вы же...
– Спасибо, Оскар, - снова улыбнулся человек.
– Хорошее у тебя сердце... Зря ты тогда ушел от меня, Бергман-сан, чемпион, заслуженный тренер, 7-й дан Сериндзи-рю...
Он
В проход влетел разъяренный представитель команды, плюхнулся на стул Мияги и стал что-то громко доказывать судье-информатору. Бергман узнал его. Это был представитель Евразийской региональной сборной, куда входил высокий юноша, дисквалифицированный в прошлом поединке.
Мияги осторожно тронул его за плечо.
– Это мой стул, - сказал Мияги.
– Но если вы хотите...
– Убирайся к дьяволу!
– не оборачиваясь, заорал представитель.
– Не видишь, люди делом заняты...
– Люди...
– усмехнулся Мияги, и Бергман замер в предчувствии страшного.
– Здесь машины делом заняты. А люди для них дерутся. Вещи следят, контролируют, стравливают, разводят - а люди дерутся...
Представитель начал оборачиваться, недобро щуря глаза.
– А что касается дьявола, - продолжал Мияги, - так я к нему уже убрался... Та же машина и отправила. С легкостью...
Звонкая пощечина разнеслась по залу. Мияги отшатнулся, хватаясь за щеку, и Бергман прыгнул вперед - но опоздал. Вся судейская коллегия была уже на ногах. Десяток рук вцепился в белого, как кимоно, представителя, кулак Вацлава уже завис над его головой, старый Ван Пэнь прорывался поближе, опрокидывая столики, а сбоку набегали, спешили Экозьянц, Ли Эйч, всклокоченный Эйхбаум...
Часть спортсменов Регионалки ринулась с возвышения на помощь своему представителю, и Бергман с ужасом подумал о том, что будет, если эти крепенькие самоуверенные мальчики... Он с интересом обнаружил, что успел сбросить пиджак и прикидывает расстояние между собой и ближайшим парнем, непозволительно выпятившим подбородок, а дряхлый сонный Ван уже запрыгивает на стол, сжимаясь в страшный воющий комок с дикими, тигриными глазами...
– Извините, - сказал Мияги, и все как-то сразу стихло.
– Это я виноват. Я сейчас уйду, и все будет в порядке. Собственно говоря, я уже умер, так что вам не на кого обижаться...
Он прошел между застывшими людьми, неловко толкнул дверь левой рукой, и она захлопнулась за его выцветшей ветровкой.
– Я учился у него, - задумчиво сказал Бергман, глядя вслед ушедшему.
– Я учился у него, - повторил маленький Ли Эйч, поправляя бабочку.
– Я учился вместе с ним, - сказал Ван Пэнь, старея на глазах.
– Позвольте, - удивленно заметил приходящий в себя представитель команды.
– Кто это был?
– Это был Гохэн Мияги, - ответил ему понурый Вацлав, с сожалением разглядывая свой кулак.
– Который?
– попытался улыбнуться представитель.
– Привидение?
– Который на III-х Играх в Малайзии убил Чжэн Фаня, - Бергман все искал на возвышении своего ученика, искал - и не мог найти...
– Как же, как же...
– силился вспомнить представитель.
– Писали в прессе... Защитное поле отказало, что ли...