Дорогая, а как целуются бабочки?
Шрифт:
После бани, где мужики до изнеможения истязали себя паром и березовым веником, Петр Игнатов предстал перед родственниками и гостями в парадном мундире, на кителе которого красовались четыре боевых ордена и три медали.
« Ну, Петро, уважил, так уважил … Знай наших, японский городовой! » – сиял дед, победно оглядывая присутствующих и потрясая кулаком, будто угрожал всем на свете врагам.
Пили, разумеется, за победу. За фронтовиков – Петра Игнатова и Петра Подобедова. За будущую мирную жизнь. Вспомнили младшую дочь Виноградовых – Дуняшу. Шестнадцатилетней ушла к партизанам,
– Так что у нас на все семейство, Петя, тепереча, три руки. Две моих, да одна Петра Подобедова. По самое, вишь, плечо отъяли. Хорошо хош, левую. Но ты, Петр… ты за нас не переживай. Не переживай, не беспокойся – служи. Служи Отечеству, как служил – и это выдюжим, – внушал зятю старик, не отходя от него весь вечер.
« Хаз Булат, удалой, бедна сакля твоя…», – затянула Шура.
Из-за стола встали за полночь. Чужие разошлись, родные остались ночевать у Виноградовых – кто на койке, кто на печке, кто на полу. Игнатовым постелили на сеновале.
– Как же долго, как же долго я тебя ждала…
Наутро отец уехал в Солнечногорск. На высшие командные курсы, а через девять месяцев « выстрелил » я.
« Выстрелил » я в июле 46-го. Год как кончилась война, и те, кто выжил в этой мясорубке, кто не угодил в родные лагеря, натерпевшись в неродных, не только поднимали страну из руин, но и вытаскивали ее из демографической пропасти. Днем победители вкалывали на трудовом фронте, а ночами истосковавшиеся друг по дружке мужчины и женщины делали ребятишек. Настрогали тьму: чаще, чем в конце сороковых в России уж более не рожали. «Вaby boomers», сказали бы союзники, у которых кривая рождаемости тогда тоже взметнулась.
Иллюстрация послевоенного «Вaby boomers», я родился у победителя и заточен был на победу. Звезды пророчествовали: «Возможности этого парня – беспредельны. В сфере воли и мудрости равных не будет ему. Он достигнет вершин власти и глубин философии. Вот только с бабами надо бы Вовчику, поосторожнее. Ну и известный труд « Государство и личность» не мешало бы проштудировать.
Говорили звезды, как водится, правду, только кто их слушает, звезды, которые над головой? Поначалу, впрочем, и намека не было на то, что проект, маркированный как «Владимир Петрович Игнатов», развернется куда – нибудь не туда. Поначалу карта ложилась…
Мне нет двух месяцев, а я уже лечу за границу: в Албанию военспецем назначен отец. Четыре года – в окопах (Москва, Сталинград, Курская дуга), три месяца – в госпитале, пять – в одной из советских комендатур Прибалтики, Высшие командирские курсы, и вот теперь – Албания. А подполковнику всего-то двадцать девять лет.
Албания – это, конечно, не Франция. Но, как и Франция граничит с Италией, и албанский лидер, когда еще лидером не был, учился в университете французского города Монпелье. Выгнали, правда, за неуспеваемость. Политической карьере Энвера Ходжи это, впрочем, не помешало. Даже наоборот.
Энвер Ходжа – это такой албанский Ленин. В 41-м сколотил компартию
Албания. Самая маленькая из стран Европы. Но – горы, солнце. Сразу два моря – Адриатическое и Ионическое. Курорт, короче, и стратегически территория немаловажная. Ну и, естественно все ее, Албанию эту, хотят. И имеют. И она все время борется за независимость. Не успела сбросить османское иго, итальянские фашисты установили свое. Теперь вот Ходжа строит коммунизм.
О политике в нашей семье не говорили. При детях, во всяком случае. И о войне подполковник Игнатов избегал говорить. Начинали говорить другие – темнел лицом и глубоко задумывался. Из того же немногого, что у него иногда прорывалось, выходила война совсем какая-то не такая, как в книжках или кино.
Война Игнатова – это « милая пехота»: от рубежа до рубежа и все на пузе». Это грязь, пот, мат, кровь, дерьмо, безумие. Это дула. Либо в лоб, либо в затылок. И победы чаще числом, чем умением.
На этой войне советский офицер мог уложить роту пленных. Прямо в своей, офицера этого, штабной землянке. Веером от живота. Без каких либо санкций. Просто потому, что кто – то из них как-то не так посмотрел. А потом спать с немкой, влюбившись в нее до беспамятства…
Это та еще сука – война, и отец не любил о ней говорить. Хотя наград у отца семь и все боевые…
Столицу, куда летит Петр Игнатов, и где только – только начали строить коммунизм, зовут Тирана. А главный архитектор строительства во всем, даже в костюмах, копирует другого социального зодчего, которого если и упрекнешь в гуманизме, то только абстрактного свойства.
Говорят, Иосифом Сталиным Энвер Ходжа восхищался. Не восхищался – в Иосифа Сталина Энвер Ходжа был влюблен. Во что обошлась любовь Ходжи к Сталину албанскому народу? Национализация, коллективизация, аресты – пытки – казни… Все прелести в ассортименте. Кое в чем копия оригинал даже превосходила. Скажем, религий в Албании вовсе не было никаких. Истребили вчистую и святые места, и священников, объявив страну первым в мировой истории атеистическим государством. В застенках «Сигурими» (прототип НКВД) побывал каждый третий албанец, бороды в Албании находились под строжайшим запретом, а культов личностей было аж два. Культ личности Ходжи и культ личности возлюбленного Ходжой Сталина. И когда родители выгуливали нас с Юркой по этой самой Тиране, то с плакатов за ними следили двое во френчах.
«Петя! – тянула мать отца к витрине, уставленной гуттаперчивыми пупсами, – ты погляди – соски!»
Соски пунктик моей матери. Когда в июне сорок первого громыхнуло, она была беременна Юркой. Восьмой месяц шел. И отец, тогда лейтенант, приписанный к одному из наших прибалтийских гарнизонов, отправил ее к родителям в Калининскую область. Вот в эту самую Каменку. Два дня пути. Добиралась его Катя две недели и жива осталась чудом – бомбили эшелон, не переставая.
Рожала тяжело. И молоко кончилось моментально. А сосок, конечно же, никаких. Так она их из марли умудрялась делать.