Дороги и тропы
Шрифт:
Алеша опять свистел, сбивал хворостиной цветы...
— Ну покажите, что в вашей корзине, — сказал лесник.— Пусто?.. Я так и думал. Перепелов ловить не каждый сумеет. Ну ладно, доставайте вино — найдем другую закуску...
В полночь полезли на сеновал. Алеша захрапел сразу. Я долго ворочался, вспоминал. Дом. Старики. Школа... В прорехе соломенной крыши насчитал сорок четыре звезды.
В БОРУ ПОД ВОРОНЕЖЕМ
Если в октябре придется вам ехать из Москвы в Воронеж и если поезд случайно остановится
Но скорый поезд идет без лесных остановок. Пассажиры протирают глаза после ночи, любуются желтыми листьями, прилипшими к стеклам. Почти никто не знает, что происходит в осеннем лесу, всего в десяти шагах от бегущих вагонов...
Пропели вторые петухи. Пьем холодное молоко. Осматриваемся, не забыто ли что-нибудь. Бинокль, фотокамера, кнут, плащи... Егерь тушит свет, снимает с горелки ламповое стекло. Обжигаясь, заворачивает его в газету. На мой вопросительный взгляд улыбается: «Увидишь...»
Лошадь уже запряжена. Садимся на упругое, колючее сено. Туман. Гаснет последний огонек в окне. Лесная избушка сливается с темнотой.
Каким чудом угадывает лошадь дорогу? Черные стволы сосен обступают нас справа, слева, сзади. Изредка понукая лошадь, молчим, не в силах побороть дремоту. Тишина. Тяжелый стук капель по листьям. Крик ночной птицы.
Телега идет неслышно. Осень до краев засыпала колею сыроватыми мягкими листьями. Едем как по перине. Но кое-где колеса начинают неистово прыгать — кабаны изрыли дорогу. Звери, носившие в старину название «вепри», находятся где-то рядом, возможно, слышат шорох наших колес.
«Ву-ву-ву-у-у!..»
— Сова,— говорит егерь и понукает лошадь. Мы ждем не этого звука...
Наконец егерь отыскивает в темноте мою руку:
— Слышите? «У-о-го-о!..»
От этого звука у древнего охотника вздрагивали, наверное, мускулы, и он прикладывал стрелу к тетиве.
— Сколько их тут, в заповеднике?
— Голов восемьсот...
Зверей приходится теперь считать и беречь. Беречь хотя бы для того, чтобы слышать вот этот звук, заставляющий много веков бешено колотиться сердце охотника.
«У-о-го-о!..»
Это большой, сильный олень ищет в осеннем лесу соперника, призывает сразиться. Есть ли ему соперник?
«У-о-го-о!..»
Есть! Еще один, еще... Мы оказались в центре лесной переклички. К сухой груше привязываем лошадь и, стараясь не потерять друг друга в посветлевшем тумане, осторожно идем на зов...
Поляна в сыроватом, истоптанном копытами лесу. Запах мускуса и опавших листьев. Ни одна ветка не должна хрустнуть. Обезумевший от возбуждения зверь может и не услышать, но осторожная самка уйдет, а за ней уйдет и жених.
— Смотри, смотри!.. — щиплет за руку егерь.
В сорока шагах роет копытом землю олень. Вот он закинул кверху ветвистую ношу на голове, напряг покрытую седыми космами шею:
«У-о-го-о!..»
Противник отозвался, но медлит. В ярости олень уже в который раз бросается на куст бересклета. Фонтаном летит из-под копыт земля. На бересклете нет уже мелких веток, но олень все разбегается и бьет воображаемого соперника... Из осинника появляются
И вот наконец треск сучьев — два сильных противника встретились... Равной силы соперники. Об этих минутах нельзя писать без восторга. В книгах и на полотнах многие видели эту картину: склоненные, с раздутыми ноздрями головы, нацеленные вперед рога... Сухой треск. Еще. Два великана расходятся, грозятся, пугают друг друга. Опять сухие удары рогов...
Три самки тут же невозмутимо щиплют траву. С сожалением гляжу на бесполезный фотоаппарат — мало света в лесу...
Не выдержал схватку пришелец. Он вдруг раздумал драться, поднял голову, прислушался. Наблюдавшая битву сойка уронила из клюва желудь и подняла отчаянный крик. Самки сейчас же шмыгнули в лес. За ними, ломая ветки, величаво пошел победитель. Его противник постоял на поляне с минуту, показал нам седую бородатую шею, царственную голову и, не переставая трубить, скрылся в осиннике.
Пока мы разыскивали лошадь, егерь рассказывал, сколько раз находил окровавленные, пронзенные рогами туши не успевших увернуться противников.
— А бывает, сплетутся рогами и погибают оба от жажды и голода...
В пору осенних свадеб олень не ест. Только воду пополам с грязью да случайные грибы находили в желудках убитых самцов. С первыми заморозками идет олень на поляну своей первой любви и тут, вытаптывая землю, зовет соперников.
— Ну как, понравилась схватка?
Я кивнул головой, но показал на фотоаппарат — нужен бы снимок.
— До девяти будут реветь, а потом пойдут в пойму. Попробуем подстеречь на проходе.
Егерь поставил меня за куст, а сам спрятался в соснах. Он развернул газету и поднес к губам ламповое стекло:
«У-о-го-о!..»
Киваю головой: «Великолепно!» С трех сторон сразу же приняли вызов. Но мы умолкли, ждем, когда туман хоть немного рассеется. Сейчас он сплошным молоком заполняет пространство между дубами.
Минут двадцать шел к нам «противник». Наконец на просеке показалась ветвистая голова. Егерь еще раз протрубил. Олень подошел ближе и остановился, не видя соперника. При первом щелчке аппарата он вздрогнул, а когда я стал переводить пленку, понял опасность, повернулся, но не побежал, а с достоинством прошагал в чащу. Таким же образом вели себя и еще два драчуна, вызванных нами на просеку. Потом прямо на нас вышли две испуганные чем-то самки, они замерли на секунду и галопом бросились в чащу...
В девять часов все утихло. Тенькали только синицы. Голосом, похожим на олений, прокричал вдалеке паровоз.
— Едут люди... — не то с завистью, не то с сожалением сказал егерь.
Мы сели в телегу и тихо тронулись по мягкой колее к дому.
— Завтра мороз будет, — по каким-то признакам определил егерь. — Олени любят мороз. Эх, поглядели бы! Ревет, а у него дух из ноздрей!..
Я подумал: как хорошо, что рядом с большими городами и дорогами сохранился и бережется островок нетронутой, вечно радующей человека природы!