Дороги Льва Мечникова
Шрифт:
— Отлично! Вполне достаточно, чтобы стать и военным инженером!
По дороге в Капую, недалеко от Санта-Марии, стояла полуобвалившаяся арка. В двухстах шагах от арки, вправо, находились развалины римского амфитеатра, а еще дальше и еще правее — железнодорожная станция. Всю линию от арки до станции надо было сделать пригодной для обороны, и Мечников сделал ее с помощью горцев из Абруццо, и патриотически настроенных горожан. А когда фортификационные работы закончились, укрепленная батарея неплохо отвечала на картечь бурбонцев.
Впоследствии, давая оценку сражению при Вольтурно, Гарибальди писал: «С нашей стороны были воздвигнуты у Маддалони на Санто-Анджело и
Разными путями приходили к Гарибальди люди в красных рубахах. Тут были и итальянцы всех провинций, от Ломбардии до Сицилии, и испанцы, и французские зуавы, и венгры в узких штанах с золотым шитьем, и офицеры англо-индийской армии, среди которых Мечников заметил бородатого священника с пышной шевелюрой седых волос. Под расстегнутой сутаной его виднелась красная рубаха, а во рту часто дымилась сигара. Вечерами, в часы затишья, священник позволял себе выпить лишний стакан горячего пунша. Табачного цвета лицо его наливалось кровью, и зычный бас заглушал все голоса:
— Дурак будет тот, кто захочет судить об итальянцах по его святейшеству папе. Я поп, но я гарибальдиец. — И привычным жестом ухватывая в кулак ворот своей красной рубахи, в заключение гремел: — Я плюю на папу!
Набожные калабрийцы быстро крестились.
Несмотря на большую общительность, здесь каждый старался держаться поближе к своим — слишком разноязыкой была армия. Трудность объяснений друг с другом служила поводом для бесконечных шуток и взрывов хохота. Но русский здесь был только один — лейтенант Лев Мечников, и, ко всеобщему удивлению, он понимал каждого и каждого переводил.
В сражении при Вальтурно, у той траншеи, которая была сооружена между триумфальной аркой и амфитеатром, Мечникова тяжело ранило. Бурбонцы своих не жалели и вводили в бой все новые и новые части. Войска Мильбица отбили уже три атаки, а в четвертую пошли сами. Мечников вскочил в седло, и в тот момент, когда он дал шпоры лошади и вынул саблю, что-то черное выросло перед глазами, обожгло грудь, и он потерял сознание…
Где-то внизу под ним скрипели колеса. Рядом монотонно, не затихая ни на минуту, стонали, слышались отдаленные выстрелы, и над головой мерно покачивалась темная крыша фургона. Голова страшно кружилась, правая сторона тела отказывалась служить. С большим трудом его перевезли в Неаполь и поместили в госпиталь. У Мечникова были тяжело повреждены ноги и легкие.
Через несколько дней, когда к нему понемногу стали возвращаться силы, в палату впустили гостя необычного вида.
— Где здесь гарибальдийский офицер, которого сожгли бурбонцы? — раздался над ухом зычный голос.
Мечников вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стоял высокий человек в кавказской бурке и в черной папахе. Настоящий черкес! И где? В Неаполе!
Пока Мечников соображал, в чем дело, «черкес» быстро заговорил на ломаном французском языке:
— Меня зовут Василием, меня прислал к вам мусье Дума. Он крепко сожалеет, что с вами сделали.
Мечников понял, что речь идет об Александре Дюма, известном писателе, который в свое время побывал в России и, вероятно, вывез оттуда этого «черкеса».
Кто-то рассказал Дюма, что в неаполитанском госпитале лежит раненый офицер, не то поляк, не то венгр, и указал на Мечникова. Автор «Трех мушкетеров» придумал драматическую историю этого раненого, посвятил в нее своего слугу и затем принял горячее участие в его выздоровлении.
— А еще мусье Дума велел сказать, что он будет вам обеды присылать и если вам здесь плохо, то он предлагает вам к нему перебраться во дворец. Там
Мечников, преодолевая боль, приподнялся на постели.
— Слушай, приятель, — сказал он по-русски, — передай господину Дюма, что я очень благодарен ему. Никто меня не жег, мне неплохо, и обеды присылать не надо. Я сам приду к нему на обед, как только поправлюсь.
— Так вы русский? — обрадованно спросил Василий, снимая папаху.
Василий в госпиталь приходил каждый день и заботливо ухаживал за Мечниковым. И как только Дюма узнал, что русский офицер уже в состоянии свободно разговаривать, стал приходить к нему сам.
Глава II
В редакции неаполитанского журнала «Независимый» часто можно было видеть гарибальдийцев. Обычно они собирались в саду около дома, где в павильончике за рабочим столом сидел хозяин журнала Александр Дюма. Не обращая внимания на разговаривающих вокруг него людей, он сосредоточенно писал, низко склонив над бумагами огромную голову с жесткой черной шевелюрой. Он старался собрать и объединить вокруг себя прогрессивно мыслящих людей Неаполя. Сотрудничал в его журнале и Лев Мечников.
После выздоровления Мечников стал хромать еще больше, но это не мешало ему бродить по Неаполю с неизменным альбомчиком в руках в поисках подходящего материала для «Независимого». Он заходил в самые глухие места, присаживался где-нибудь на камне, наблюдал и рисовал. Под плащом не видно было красной рубахи, а за иностранца его никто не принимал. Он был свой, и на него не обращали внимания.
Чем глуше улица, тем она пестрее и своеобразнее. Если расставить руки, можно кончиками пальцев достать стены двух противоположных домов. Балконы почти закрывали яркую голубую полосу неба между крышами. И все-таки в Неаполе слишком много солнца, чтобы в этом ущелье было темно, в нем слишком много улыбок, чтобы угнетала его фантастическая нищета, слишком много большой человеческой любви, чтобы ее могли спугнуть толпы монахов в белых, коричневых и черных сутанах. Так Мечников писал о бесстрашных и веселых людях неаполитанских трущоб. Статьи иллюстрировались его же собственными рисунками.
Впрочем, Мечников в своей деятельности не ограничился сотрудничеством в «Независимом». С начала 1862 года он стал издавать свою газету под названием «Бич». В его газете жестоко доставалось и податливым либералам, и королевским чиновникам, а иногда и самому королевскому правительству. В результате… «у меня отобрали редакцию, и для личной безопасности я должен уехать из Италии, где не могу жить не действуя» — так писал Мечников из Женевы 12 июля 1862 года в письме к Н. Г. Чернышевскому.
В это время начинается его постоянное сотрудничество в русских журналах. В «Современнике» Чернышевского и в «Русском слове» Мечников поместил ряд статей об итальянской литературе, а также несколько повестей и рассказов. Он печатался в журналах «Дело», «Русский вестник», «Библиотека для чтения», позднее в «Отечественных записках», в «Русском богатстве», в «Историческом вестнике» и других журналах. Ему, человеку, на которого в III отделении давно завели дело, невозможно было подписываться своим именем. Приходилось прибегать к псевдонимам: Гарибальдиец, Леон Бранди, Эмиль Денерги, Леон Гоганда.