Дороги. Часть первая.
Шрифт:
Арнис любил Иоста. Давно уже. Иост был один из лучших навигаторов Коринты. В ДС вступил не так давно. Белобрысый, маленький, плотный, и среди других совершенно незаметен. Он ничем не выделялся, голос у него был тихий. Зато если кому-то надо срочно заменить зарядный блок или одолжить скарт, Иост всегда оказывался рядом. Любую технику мог починить. А главное — брался за это. И без него уже оказывалось как-то пусто, плохо.
Арнис тоже не любил шума и лишних разговоров. С Иостом ему было легко.
— Хочешь, приходи как-нибудь, у нас вечером всегда Маттис играет на мессе, очень красиво, — сказал
— Зайду на днях. Маттис, вроде, был известен до того, как ушел в орден? Именно как композитор? Или исполнитель?
— Да, как исполнитель на синтаре, он дважды был в десятке в рейтинге, — сказал Иост, — и композитор он неплохой. Но ты его в церкви послушай!
Арнис ощутил чье-то присутствие справа. Попробовал угадать, не глядя. Не утерпел, скосил глаза. К столику подошла Ильгет. Счастье толчком плеснулось в сердце. Ильгет в золотистом облачке, немного растерянная.
— Привет, Иль, садись с нами, — Арнис подвинул ей стул. Ильгет неуверенно села. Иост радушно заулыбался.
— Хочешь сосисок?
— Нет, — отказалась Ильгет, — я бы стаканчик кринка.
— Сейчас закажем, — Иост убежал. Здесь не было роботов, бегать приходилось самим. Маленькая, тонкая рука Ильгет лежала на столе, и пальчики казались совершенно детскими. До смешного. Арнису захотелось накрыть эту руку ладонью, спрятать ее в горсти. Он сдержался. Вот этими пальчиками можно держать приклад «Молнии»? Бред какой-то.
— Мне кажется, что тебе грустно, Иль? Нет?
— Да нет... не знаю, Арнис. Как-то все гнусно.
Вернулся Иост, поставил перед Ильгет высокий бокал с ванильным кринком. Ильгет взглядом поблагодарила его. Иост просиял.
— Что гнусно? — спросил Арнис.
— Да война вся эта... Не знаю.
— Конечно, гнусно, — сказал Иост, — ты бы, Иль, не ходила туда лучше. Оставалась бы на Квирине. Тебе и так досталось, на всю жизнь вперед хватит.
— При чем здесь это, — Ильгет отхлебнула кринк, — какая разница, ну останусь я. Я буду чистенькая и хорошая, а кто-то будет убивать. За меня. Я буду об этом знать. Грязь это все, вот что. Как вспомню, тошнит просто. Может, эти люди, которых я там убивала, может, они и не виноваты вовсе. Да если и виноваты, они ведь живые. Понимаете , живые люди. А я...
Арнис накрыл ее руку ладонью.
— Да, Иль, — сказал он, — все это правда. Но нам надо защитить Квирин. Сагоны все время пытаются к нему подобраться.
— Я знаю это, — Ильгет посмотрела на него, — но подумай, как это выглядит! Мы приходим на чужие планеты. То есть это вы на чужие, а я еще хуже, я предатель, который воюет против собственного народа.
— Да, поэтому деятельность ДС и держится, насколько это возможно, в тайне, — сказал Иост.
— Насколько возможно, — пробормотал Арнис, — к нам в Галактике потому плохо и относятся.
— А какая альтернатива... — сказал Иост, — сагоны все равно хуже.
Они помолчали. Все это было понятно. Но от этого не менее гнусно.
— Хватит, ребята, сопли разводить, — сказал Арнис, — ведь ясно, что этого хочет Бог. Чтобы мы убивали сагонов. Сагоны прокляты. Война есть война. В конце концов, нас... наших... тоже убивают.
— Правильно, — кивнул Иост. Ильгет посмотрела на него. Потом на Арниса.
— Вот послушаешь
— Лучше приходи к нам, — сказал Иост поспешно, — вот с Арнисом приходи вечером на службу. Послушаешь, как Маттис играет.
— Неужели бывает красивее, чем в Квиринусе? — Ильгет улыбнулась, — приду, конечно.
Иволга решила остаться у Ильгет на все выходные. У детей все равно был школьный поход, а с мужем Иволга обычно как-то не стремилась остаться. Так или иначе, Ильгет очень обрадовалась, когда после учений Иволга заявила, что не прочь провести выходные у лучшей подруги.
В пятницу они сразу завалились спать — весь день бегали по полигону, проводя совместные учения с армией, потом — «разбор полетов», Дэцин ужасно возмущался отвратительным согласованием действий, потом последовала длительная дискуссия... Женщины добрались до дома уже без задних ног.
В субботу после завтрака Ильгет села заниматься по программе эмигрантского минимума, а Иволга полезла в Сеть, в свой клуб терранских переводчиков, что-то там делала, с кем-то общалась, потом завалилась с микропленкой и демонстратором на диван. Потом у Ильгет по плану следовали занятия психотренингом и тренировка в Космоцентре — невесомость, центрифуга и симулятор боевого ландера. Ильгет, в отличие от большинства квиринцев, не могла позволить себе роскошь отдыхать два дня в неделю.
Таким образом, всю субботу Иволга и Ильгет практически не сталкивались. Только к шести вечера Ильгет освободилась.
— Значит так, — решила Иволга, — я хочу посмотреть на Коринту. А то сидишь на этой Алорке... конечно, дом, дети, но я-то привыкла к городу. Надоело. Пойдем пошляемся?
Она свистнула своего пса, черного Карлсона, закинула за плечо гитару.
— А вдруг пригодится?
Дом Ильгет находился не так уж близко к центру, но все же подруги решили идти пешком. Около часа они шли неторопливо, весело болтая, по тенистой, полого сбегающей к морю наискосок Серебряной аллее. В Коринте и улиц почти нет — одни аллеи. Сейчас, к вечеру, народа вокруг стало побольше, то и дело попадались парочки, компании, одиночки, бредущие по Серебряной, скартеры и всадники на породистых лошадях обгоняли прохожих, собаки, как и везде в Коринте, бегающие без поводков, подходили обнюхаться с Карлсоном. Иволга рассказывала о Терре. Она вообще часто говорила о своей земле, и пела терранские песни. Ильгет спросила.
— А тебе не хотелось бы вернуться туда?
— Там у меня ничего нет, — ответила Иволга, — мне некуда возвращаться. Нет жилья, нет друзей, ни работы, ни главное — цели, зачем вообще там жить. Да и дети... конечно, это главное — кем они станут на Терре? Правда, у меня там мама, но она теперь знает, где я, я могу немного помогать... Нет, так лучше. А ты почему спросила — тоскуешь по Ярне?
— Есть немного, — призналась Ильгет.
— Ну ты-то скоро побываешь там.
Ильгет посмотрела на Иволгу, подруга сегодня оделась оригинально, в толстый, будто из натуральной нити связанный, расшитый узорами тервак (на терранском языке он назывался «пончо»). И теперь она в этот тервак куталась, будто мерзла, хотя вроде бы, стояла теплынь.