Дорогие девушки
Шрифт:
— Да ничего мы не обсуждали. Это все мои собственные мысли. Ирину Генриховну сюда не вмешивай.
— Кажется, ты сам ее только что сюда вмешал, — напомнил Турецкий. Усмехнулся и задумчиво довел:
Лиловый негр вам подава-а-ал манто…
Плетнев сидел темнее тучи. По его лицу было видно, что он уже сожалеет о том, что начал этот разговор. Но что сказано, то сказано. Слово не воробей, как мудро изрек десять минут назад Турецкий.
— Ладно, — сказал Турецкий. — Хватит нам семейных трагедий и пасторалей. Давай к делу. Значит, ты твердо уверен
— Голову ставлю на отсечение, что это он, — твердо сказал Плетнев. — А у тебя есть сомнения?
— Да, видишь ли, не похож он на идиота. Назвать девушке свое настоящее имя, привести ее домой — а после этого убить, расчленить и бросить труп недалеко от своего дома. Если бы наш маньяк действовал именно так, его бы взяли еще на первом убийстве — тогда, полтора года назад.
— И на старуху бывает проруха, — возразил Плетнев. — Может, он и не собирался ее убивать. Пытался встать на путь исправления, и все такое. Может, даже действительно ее полюбил. Но потом она ему что-нибудь не то сказала, он и взбеленился. Психи — народ непредсказуемый.
Александр Борисович посмотрел на Плетнева насмешливым взглядом, словно тирада коллеги здорово его позабавила. Плетнев смутился.
— Я, конечно, не такой опытный сыскарь, как ты, — сказал он. — Но, по-моему, здесь случай очевидный.
— Не знаю, не знаю, — тихо проговорил Александр Борисович, задумчиво подергивая мочку уха.
— Так или иначе, но дело я закрыл, — твердо сказал Плетнев. — И больше слышать ничего не хочу о Марине Соловьевой.
— Что ж, дай Бог, чтобы мы о ней ничего не услышали, — задумчиво отозвался Турецкий.
Из дневника Турецкого
«Сегодня вечером встретился с женой Родиона Плотникова. Женщина нервная и сильно измотанная. Видать, много кровушки попил ей муженек. Хотя и у нее характер не сахар. Встретила холодно и настороженно. Провела на кухню. И произошел между нами следующий разговорец.
— Меня зовут Александр Борисович Турецкий. Я сотрудник частного детективного агентства «Глория».
— Частного? Вы-то мне и нужны! Мой муж ни в чем не виноват! Вы должны доказать это!
— Вообще-то, я пришел, чтобы…
— Ах, да! Вам ведь нужно заплатить. Вы ведь работаете за деньги. Хорошо, я согласна. Сколько вы берете?
— Вообще-то, я не…
— Тысячу долларов? А может быть, две? Или три? Я готова, слышите? Если понадобится, я готова продать квартиру! Родион ни в чем не виноват, и если вы это докажете, я отдам вам все, что у нас есть!
— Да, но я…
— Вы должны согласиться, обязаны! Сейчас я не могу вам заплатить. Но когда продам квартиру…
Тут моему терпению пришел конец.
— Стоп-стоп-стоп. Анна Львовна, не частите. Я могу взяться за это дело, и уверен, что продавать квартиру вам не придется. Но вы должны ответить на мои вопросы. Вы можете выслушать меня, не перебивая?
Сухие, блестящие глаза,
Ну, думаю, Анна Львовна не в том состоянии, чтобы рассуждать здраво. Но делать нечего, приходится попробовать.
— Анна Львовна, вы давно не живете с мужем?
На лице женщины удивление.
— Кто вам сказал, что мы с ним не живем?
— Он и сказал. Я встречался с ним недавно. Еще до того, как его арестовали.
Лицо делается еще удивленнее.
— Так вы с ним… знакомы?
— Да, — отвечаю я, — мы с ним приятели. Поэтому я и пришел к вам. Я хочу помочь ему, но для этого вы должны отвечать на мои вопросы искренне и спокойно.
— Вот оно что. Значит, вы его приятель. Я сразу это поняла. С чего бы это вдруг какому-то частному следователю интересоваться моим мужем.
— Теперь, когда мы выяснили, кто я и зачем пришел, мы можем приступить к разговору. Итак, вы с мужем живете вместе. Но последние две недели вы в этой квартире не жили.
— Я ездила к маме, в Днепропетровск.
— Зачем?
— Просто в гости.
— Вы нигде не работаете?
— Я воспитываю дочь.
— И, надо полагать, часто уезжаете к маме?
— Да. Довольно часто.
— И подолгу там гостите?
— Когда как. Бывает и по месяцу. У меня больная мама, и живет она одна. Поэтому мы с дочерью часто ее навещаем. У нее свой дом на окраине города. Знаете, в шестьдесят пять лет человеку тяжело хлопотать одной по хозяйству. А у нее большой огород.
— Понятно. А Родион часто к вам приезжал — туда, в Днепропетровск?
— Нет. Он не ладит с моей мамой.
— Значит, он на целые месяцы остается в Москве один?
— Ну да. А что тут такого? Он ведь не маленький ребенок, может и сам о себе позаботиться.
— И вы по нему не скучаете?
— Мне там некогда скучать. Я ведь не сижу сложа руки. Целый день в делах.
— А как дочка? Она не скучает по папе? Чем она там занимается?
— Ей тоже скучать не приходится. Бабушка занимается с ней живописью. У меня мама — заслуженный художник СССР. Кстати, Родион ведь тоже художник. Правда, самодеятельный. Он все выходные проводит с кистью в руке. Обожает Тициана и Рембрандта. Хотя зачем я вам это рассказываю? Вы ведь и без меня все знаете. Вы ведь его приятель.
— Да, — говорю, — знаю.
Хотя на самом деле ни черта не знаю. Выходит, Плотников — любитель живописи. Никогда бы не подумал. Инженер-конструктор, который обожает Тициана и Рембрандта. Такое не часто встретишь.
— Видели бы вы его в эти моменты, — с улыбкой продолжает Плотникова. — Глаза горят, стоит перед холстом весь расхристанный, перепачканный краской. Настоящий художник.
— Да-да, — говорю, — натурально художник. Трудно, наверно, с таким жить? Повсюду краски и мольберты, одежда вечно перепачкана.