Дорогие спутники мои

Хренков Дмитрий Терентевич

Николай Полетаев всех нас пригласил в соавторы, хотя и честно предупредил:

Перо, резец и кисть не в силах 

Весь мир огромный охватить, 

Который бьется в этих жилах 

И в этой голове кипит. 

Глаза и мысль нерасторжимы, 

А

кто так мыслию богат, 

Чтоб передать непостижимый 

Века пронизывающий взгляд?

Я до сих пор не могу, говоря об этом стихотворении, разъять его на части, сделать его предметом литературоведческого разбора. Оно мне видится одной строкой.

А вместилась в ней - и история, и философия, и поэтика, и вся наша любовь к Ленину.

Есть народные песни, состоящие только из одной музыкальной фразы. Дойдя к нам через напластование времен, они живут с нами от рожденья до смерти. Такое стихотворение еще при жизни Ильича подарил нам Николай Гаврилович Полетаев.

Встреча с Корниловым

Ты не уйдешь, моя сосновая, 

моя любимая страна! 

Когда-нибудь, но буду снова я 

бросать на землю семена.

Эти строки написаны поэтом, имя которого связано с нашей комсомольской юностью. В зрелые годы мы не часто встречались с его книгами. Но он всегда был с нами, с своей глубокой верой в счастливую советскую звезду и яростной ненавистью ко всем, кто хотел бы потушить или хотя бы приуменьшить ее свет.

Любовь и ненависть - вот две исходные позиции в творчестве Бориса Корнилова, две силы, питавшие его вдохновение.

Перечитаем его стихи, и в лицо нам ударит ветер нашей юности, проведенной у костров Комсомольска-на-Амуре, на лесах первой домны Магнитки, вновь ощутим запах бессонных ночей, которые коротали в пограничных дозорах.

Ветер юности - великий непоседа. Он настоян романтикой, устремлен к открытиям и поэтому всегда свеж.

В этом - одно из объяснений, почему стихи Корнилова находят прямую дорогу к сердцу молодежи, получают такой же отзвук, который получал у нас, вступивших в комсомол в конце двадцатых и начале тридцатых годов.

Строители и лесорубы, ткачихи и литейщики и сегодня поют песню Б. Корнилова:

Не спи, вставай, кудрявая! 

В цехах звеня, 

Страна встает со славою 

Навстречу дня.

Почти четыре десятилетия назад, окрыленные музыкой Дмитрия Шостаковича, эти слова слетели с экрана, чтобы обрести жизнь на площадях и улицах наших городов и сел, вечную прописку в сердцах советских людей.

Я не был знаком с Корниловым,

но видел и слышал его дважды - в Доме печати, на Фонтанке, и у нас в Ленинградском Коммунистическом институте журналистики.

Студенты любили Корнилова. Он отвечал им тем же.

Однако устроители нашего институтского вечера, как мне казалось, с опаской поглядывали на гостя: как бы он не выкинул какое-нибудь коленце.

Но Корнилов - коренастый, широкоплечий, с острыми из-под чуть припухших век глазами - сидел спокойно на сцене, ожидая своей очереди. Когда назвали его фамилию, он встал, сделал несколько широких, хорошо рассчитанных шагов вперед и остановился у самой рампы.

Секунду-другую он помолчал, потом спросил нас, что бы ему почитать, и тут же поднял руку, выставив несколько вперед, будто останавливая катящийся к нему гул.

Он начал читать стихи с несколько неожиданным названием - "Ящик моего письменного стола":

Я стою над столом разрытым, 

песня наземь идет с высот 

и подкованным бьет копытом, 

и железо в зубах несет. 

И дрожу от озноба весь я - 

радость мне потому дана, 

что из этого ящика песня 

в люди выбилась хоть одна.

Мне показалось, что поэт чуть подразнивает нас: уж он-то точно знал, что его "Песня о встречном" давно выбилась в люди. И не одна она! Но чем дальше читал Корнилов, тем с большим вниманием слушали его. Он так завладел аудиторией, что ранее выступавшие поэты как бы отошли на второй план, хотя все это были сотоварищи Корнилова и вроде бы вместе они пели об одном.

В те годы слушатели не скупились на вопросы поэтам.

Вопросы задавались в письменном виде, и когда вышел Корнилов, эта почта по рядам работала с максимальной нагрузкой.

На столике позади Корнилова выросла бумажная горка, а поэт, хитровато улыбаясь, словно бы не замечал наших записок: он все читал и читал стихи. Мы не обижались на него. Ответы на волновавшие нас вопросы содержались в стихах.

В тот вечер Корнилов говорил с нами о самом важном - о том, как правильно прожить жизнь, на кого равняться, что делать, чтобы наши дети смогли бы учиться у нас.

На кого равняться?

Напомню, что было это в тридцать седьмом. И сам поэт, и слушатели его не успели к Октябрьским боям.

Без нас штурмовали Перекоп и разгромили Колчака. Без нас... Но всей душой, всеми помыслами мы были со старшими. Завидовали им, но и подражали, безошибочно зная, что и нам не миновать крещения огнем. А и бою, как известно, побеждает тот, кто не боится смерти. И потому естественным было обращение Корнилова к одной из героических страниц истории комсомола - Трипольской трагедии - схватке немногочисленного комсомольского отряда с белобандитами. Поведение комсомольцев Триполья стало символом мужества и беззаветной верности Красному знамени.