Дорогой длинною
Шрифт:
– Смотри - Варька бежит!
– Варька? Ох, хорошо как… - Настя улыбнулась и вдруг выдернула пальцы из руки Ильи.
– Подожди. Попрощаюсь… - и, прежде чем он успел спросить, с кем она собирается прощаться, Настя повернулась к городу, пламенеющему на закате куполами церквей и монастырей, раскинула в стороны руки с зажатыми в них краями шали и крикнула: - Оставайтесь с бого-о-ом!
Звонкий крик пронёсся над полем. Из будки выскочил часовой, забранился, застучал прикладом, а Настя уже, смеясь и размахивая платком, бежала по дороге навстречу Варьке. Илья вздохнул.
Часть 2
Кочевые дороги
Глава 1
Гроза пришла на Живодёрку, когда весь хор уже сидел в Большом доме и готовился идти в ресторан. Оконные стёкла дребезжали от громовых ударов, когда в нижнюю комнату Большого дома спустился Яков Васильев. Он окинул разом притихших цыган сердитым взглядом, принялся шагать по комнате вдоль стены, заложив большие пальцы рук за пояс казакина. Изредка он неодобрительно поглядывал на залитые дождём окна. Наконец, проворчал:
– Принесла же нелёгкая грозу эту… Как теперь до ресторана добираться?
– Доберёмся, Яша, ничего. Кончится скоро, над заставой просветы уже. – подала голос из-за стола Марья Васильевна.
– Настя где? Готова ехать?
– отрывисто спросил Яков.
– Спит пока. Не беспокойся, разбудим, когда надо будет.
– А Смоляковы? Не появлялись? Черти таборные, где их третий день носит?! Митро, тебя спрашиваю!
– Да что ж я им - нянька?!
– невиннейшим голосом отозвался Митро, – Они же мне того… доклада-то не сделали. Может, у Ильи дела какие… Может, лошади…
– А Варька? Тоже, скажешь, лошади?! Тьфу, не дай бог обратно в табор съехали… Все эти подколёсные одним миром мазаны… Весной носом по ветру потянул - и только его и видно.
– Не должны бы… - пробормотал Митро.
– Илья мне обещал…
– Ну, так где он, твой Илья?!
– взорвался хоревод, и Митро на всякий случай переместился поближе к двери.
– И сестрица его где? Купцы в ресторане уже голоса посрывали, Смоляковых требуют! Кто "Глаза бездонные" петь будет? Паршивец, ну пусть явится только! Сколько раз тебе говорить – доглядай за ними, доглядай!
Митро сердито сверкал узкими глазами, ерошил пальцами и без того взлохмаченные волосы, молчал. Если бы Яков Васильев не был так сердит, он заметил бы, что племянник украдкой поглядывает на молодых цыган, сидящих возле двери, и те отвечают ему такими же встревоженными взглядами. Но хоревод ожесточённо мерил шагами комнату, хмурился, тёр пальцами подбородок и, думая о своём, ничего не замечал.
Марья Васильевна оказалась права: через час гроза унеслась за Москвуреку, и над городом опрокинулось чистое небо, подсвеченное на западе розовым закатом. За Таганкой ещё погромыхивало, мокрые ветви сирени роняли в палисадник капли,
– Не мучайся, всё равно по дороге от сырости спустят.
– посоветовал Яков Васильев.
– В ресторане настроишься. Эй, Маша! Ну, где там Настя, добудиться, что ли, не можете? Так я пожарников из части в помощь вызову! Та-а-ак… Ну, что ещё?
Последние слова хоревода относились к Стешке, которая спускалась по лестнице, ведущей с верхнего этажа. Спускалась Стешка неохотно, цепляя ногу за ногу, и на её физиономии было выражение крайнего замешательства.
– Ну, что? Где Настя?
– нетерпеливо спросил Яков Васильев, подходя к лестнице. Стешка прижалась спиной к стене, зажмурилась и выпалила:
– Нету!!!
В комнате разом стихли разговоры. Все головы повернулись к бледной Стешке. Яков Васильев одним прыжком оказался рядом с племянницей.
Стешка приоткрыла один глаз, тут же зажмурилась снова и пропищала:
– Нету Настьки… Только постеля разобрана, а её самой… Яков Васильев сел, как подкошенный, на ступеньки и сделал то, чего не видел ещё ни один хоровой цыган: схватился за сердце. Хриплым шёпотом сказал:
– Свят-господи, так и знал… - и тут же рявкнул, - Кто её последним видал?!
Митро! Маша! Стешка! Говорите, собачьи дети, чертей вам под хвосты!!!
Тишина - и взрыв голосов. Испуганные цыгане орали во всё горло, колотя себя в грудь и божась, что не видели Насти со вчерашнего дня. Стешка ревела благим матом. Марья Васильевна помчалась наверх - проверять, на месте ли Настины вещи. За ней ринулись цыганки. В общей суматохе не принимал участия только Митро, который стоял у дверей со скрещенными на груди руками и о чём-то напряжённо думал. Он даже не сразу почувствовал, что его дёргают за рукав. Но дёргающий не успокаивался, и, наконец, Митро вздрогнул, повернулся и сумрачно спросил:
– Чего тебе, Кузьма?
– Выйдем, Трофимыч… Разговор есть…
– Какой разговор, очумел? Не видишь, что творится?!
– Так и я о том! Идём, Трофимыч, пока не приметил кто… Митро ещё раз окинул взглядом комнату, но цыгане были слишком захвачены происходящим и не заметили, как двое из них украдкой покинули Большой дом.
На улице Митро взял Кузьму за плечо.
– Ну, говори. Увижу, что врёшь, - уши оборву!
– Очень надо!
– обиделся Кузьма.
– И не держи так, больно… Тут вот что, Трофимыч. Настьку я видал.
– Когда видал?
– тихо спросил Митро.
– С кем? Где?
– Да нигде! И ни с кем… Два часа назад ко мне влетела.
– Кузьма кивнул на дом через дорогу.
– Прямо из дома, вижу, прибежала, в платье своём чёрном, без шляпы даже. И давай выспрашивать - где да где Смоляко…
– Смоляко?
– ещё тише переспросил Митро.
– Илья?!
– Да Илья же!
– И что ты ей, каторжная морда, сказал?!
– Митро снова с силой сжал плечо цыганёнка, но тот сердито вырвался:
– А что ты на меня-то?! Она, промежду прочим, реветь начала белугой!