Дорогой длинною
Шрифт:
Илья молча стоял и смотрел на неё. В дверях с открытым ртом застыла Манька. Илья поднял на неё тяжёлый взгляд. Цыганка охнула, перекрестилась и кинулась в сени.
– Что ты… встань… Зачем?
– наконец с трудом выговорил он. Нагнулся, подавая руку. Настя судорожно уцепилась за неё, и Илья заметил, что она дрожит.
– Мокрая вся… Простудишься… - Он отчаянно огляделся, увидел на спинке стула Варькину шаль, набросил её на плечи Насти. Получилось неловко, шаль соскользнула на пол, но Настя не заметила
– Да… Тебе легко говори-ить… - плечи Насти мелко вздрагивали.
– А мне, мне что было думать?! Тебя нет, Варьки нет… Митро ходит и молчит, ходит и молчит, бессовестный! Что мне было делать? День, другой, третий…
А утром Митро с Кузьмой шептался, я слышу - говорят: "Убили"… Как я побежала, как я кинулась…
– К Митро?!
– Нет… Из него клещами ничего не вытянешь.
– Настя попыталась улыбнуться, но губы дрожали, и она уткнулась лицом в ладони.
– К Кузьме.
Плакать начала, просить. Он маленький ещё, врать не выучился. Он мне и сказал, где ты… Рассказал…
– Что… рассказал?
– глухо спросил Илья. В висках застучала кровь. Он стоял у окна и смотрел на держащую ставень ржавую подкову так, будто отродясь не видал подков. Не поднимая глаз, чувствовал Настин взгляд.
– Не бойся, ничего не рассказал. Только я ведь и сама не дура. Не думай, мне всё равно. Ты мне не муж, не жених. До твоих… дел всяких… мне никакого интереса нету.
– Раз никакого - что ж прибежала?
– Сама не знаю. Испугалась.
– Настя вымученно улыбнулась.
– Как подумала, что не увижу тебя больше…
– Ты же замуж идёшь. Всё равно бы больше не увиделись.
– Это другое. Так бы я хоть знала, что ты живой.
Илья нахмурился. Сделал несколько шагов по комнате, запустил пальцы в волосы. Настя, сжавшись на кровати, молча смотрела за него.
– Нас Манька видела, - наконец сказал он.
– Думаешь, она молчать будет?
Что теперь про тебя люди подумают, знаешь? Цыганка перед свадьбой через весь город к другому мчится…
– Не твоя печаль.
– холодно сказала Настя.
– Никак не пойму - что ты так боишься за меня-то? Тебя послушать - так уж большей шлюхи, чем я, и на свете нет.
Ему словно плеснули в лицо кипятком. Илья замер у окна, тяжело опёршись обеими руками на подоконник. Глядя на ползущие по поникшим листьям сирени капли, спросил:
– Хоть когда-нибудь простишь меня?
– Поди сюда.
Он медленно повернулся, подошёл. Опустился на колени у кровати.
– Дурак… - низким, чужим голосом сказала Настя.
– Боже правый, ну что за дурак…
Илья молчал. Только вздрогнул, когда ладонь Насти легла на его голову.
С трудом проглотив вставший в горле ком, выговорил:
– Я только четвёртого дня узнал… Когда
– Знаю. Она и мне сказала. И сказала ещё, что ты ко мне под ружьем не придёшь. Потому что гордый очень. А я, видишь, не гордая, сама пришла.
– Это не из гордости, - хрипло сказал Илья.
– Как бы я к тебе явился…
после всего? С какой мордой? Пойми ты, я бы со стыда подох…
Настя молчала, гладя его по голове. Чуть погодя тихо сказала:
– Только ты меня теперь пусти, мне домой надо. Через час платье привезти должны.
Илья вскочил. Встал перед Настей, скрестив руки на груди. Сурово сказал:
– Никуда не пойдёшь.
– Это почему же… - начала было Настя, но он перебил её:
– Не пойдёшь за Федьку, и всё! Я сам тебя возьму! Ты мне первому обещала! Думаешь, выпущу тебя? Да кричи хоть в полный голос - никто не услышит! В табор поедешь со мной!
Настя молча, не поднимая ресниц, улыбнулась. Невытертые слёзы ещё блестели на её лице. Илья сел рядом на смятую постель; осторожно, ещё боясь, обнял Настю за плечи.
– Любишь меня?
– Люблю.
– Не шутишь?
– Шучу, играю!
– сердито сказала Настя, открывая глаза. Всхлипнув, взялась пальцами за голову.
– Как ты мне надоел, Илья… Неужто таборные все такие? И за какой грех мне тебя бог послал? Может быть…
Илья не дал ей договорить. Вскочил и бросил на колени Насти скомканную шаль.
– Идём!
Гроза уже ушла, лишь отдалённые раскаты ещё ворчали за Новоспасским монастырем да с ветвей яблонь срывались тяжкие капли. Мокрая трава блестела. За церковью был виден рыжий край заходящего солнца.
– До темноты надо успеть, - сказал Илья, выводя Настю за калитку. Осмотрев её, забеспокоился: - Мокрая вся… Идти неблизко, застынешь ещё. Может, вернёмся, высушишься?
– Нет!
– Настя схватила его за руку.
– Я и так дрожу вся! Вдруг отец схватится или Митро? Быстрее, Илья, прошу, быстрей!
– Не боишься в табор-то?..
– Отстань! Боюсь! Всего боюсь! Только не сейчас… После поговорим.
Варька-то точно там?
– она зашагала впереди, держа его за руку, и Илье поневоле тоже пришлось прибавить ходу.
На непросохшей улице не было прохожих, вечернее солнце отражалось в лужах вдоль тротуаров, разбивалось о кресты церкви, садилось всё ниже и ниже. За спиной остались Таганка, обе Гончарные, впереди уже замаячили полосатые столбы заставы, за которыми начиналась дорога. Теперь уже Илья шёл впереди, таща за собой запыхавшуюся Настю. Вот они миновали заставу, будку с караульными, вышли на залитую закатным светом дорогу.
Красное солнце уже коснулось краем горизонта. Илья, присмотревшись, заметил на дороге маленькую фигурку.