Дорогой дневник
Шрифт:
Потому что сегодня на тупые приколы Аллочки повелся Паша.
Паша Зорин — наш хорошист, спортсмен и просто красавец.
В любом подростковом сериале или книжке про любовь есть такой типаж: красивый, загадочный, отстраненный, умело создающий образ принца на белом коне. По нему вздыхают почти все девчонки в параллели, и иногда он сходит с пьедестала и являет жаждущим романтики фанаткам чудеса благородства: галантно придерживает дверь перед учительницей или помогает первоклашке донести рюкзак до кабинета.
Однажды он даже чуть не стал моим напарником
Алла тогда как с цепи сорвалась: на перемене называла меня гиком, фриком и дистрофичкой, и еще кучей всяких, по ее разумению, обидных эпитетов, но я в ответ лишь усмехалась: мне не привыкать. Зато Паша впервые бросил мне ободряющий взгляд — долгий и пристальный, и я так прониклась его молчаливой поддержкой, что уверовала, будто по-настоящему нравлюсь ему.
Так и началась наша странная игра в гляделки: отвечая у доски, допивая сок у окна в столовой, протирая зад на уроках, я вдруг порами кожи улавливала его интерес и краснела как рак.
Если бы Зорин открыто был на моей стороне, моя социальная роль в этой школе была бы совсем другой. Но я предпочитаю держаться от всех на расстоянии, а он давно принял правила игры. И по его огромным, грустным, серым глазам мне остается лишь вздыхать.
И не то чтобы это что-то значило, просто… не знаю. До сегодняшнего дня наша тайна была тем немногим, что еще держит меня на этом свете.
«И вот, сегодня все пошло наперекосяк.
Перед первым уроком Алька была в ударе: развернула ко мне стул, уставилась мутными глазами без единого проблеска интеллекта и принялась рассуждать, каково это — быть фригидным трансом.
— Уважаемые пытливые умы, — вещала она голосом нашей престарелой биологини. — Сегодня мы исследуем этот феномен на примере Литвиновой…
Зрелище было настолько тупым, что я не выдала никакой реакции, но класс хохотал до упаду. И Зорин… прикрыл рот ладонью и тоже тихонько рассмеялся.
Мне стало чертовски больно. Не от представления Мамедовой, а от его смеха.
Я так растерялась, что даже не вывернула спич Аллочки в свою пользу, и глупая стерва ушла победительницей».
Да что там…
Ведь Алька права: на девочку я похожа мало. И даже представить не могу, чтобы в реальности на меня запал какой-нибудь парень… Не говоря уже о долгоиграющих планах на отношения, понимание с полуслова, любовь, семью.
Во мне почти метр восемьдесят. Я страшно худая, ношу черную мешковатую одежду и очки в ярко-синей оправе.
У меня длинные и густые волосы, но они как-то не вяжутся с моим образом мыслей, поэтому пребывают в вечном пучке. А еще у меня есть пирса в ухе — сделала ее совсем недавно, истратив последние карманные деньги. Но родители не стали меня ругать — списали все на некий
Ведь ни на что другое больше не способна.
***
Все еще 2 марта
«Я делала домашку, но зазвонил телефон, и мама сообщила, что после работы они с папой пойдут в кино на вечерний сеанс. Ясное дело, после кино будут посиделки с вином в караоке-клубе.
Мои родители — парочка абсолютно сумасшедших людей. Им по сорок лет, но они до сих пор держатся за ручки, когда идут вместе по улице. Частенько, забывшись, игриво хлопают друг друга по заднице, а то и вовсе начинают лобызаться прямо при мне или посторонних, а я сгораю от стыда.
Мама говорит, что отец — ее смысл жизни, а тот готов носить ее на руках.
Не знаю, рада ли я за них, или этот факт меня все же раздражает.
Мне всего лишь нужно, чтобы мама пораньше вернулась домой, заглянула в комнату и спросила, все ли со мной окей…
Потому что я одинока так, что хочется выть, а счастливый пример отношений, которые мне никогда не светят, буквально выталкивает меня за грань отчаяния.
Я где-то читала, что полноценная, любящая семья — залог счастья и успеха. Но так ли это?
Чем дольше я наблюдаю за предками, тем крепче убеждаюсь, что никогда не найду счастья и не заполню свою пустоту.
Я кидаюсь из крайности в крайность, но не нахожу для себя ровным счетом никакого смысла. Дни меняются, словно череда черно-белых фоток, а я как будто бы и не существую».
Закрываю дневник и, углубившись в содержимое тумбочки, достаю на свет божий огрызки разноцветной пастели. Я рисую счастливых людей, которые докричались до мира, нашли свое место, нашли себя, но от их приторных физиономий становится только тяжелее. И скомканные художества отправляются прямиком в мусорный пакет.
Остаток вечера брожу по квартире. Все здесь наполнено счастливыми воспоминаниями о детстве, которое безвозвратно ушло, и ужасом перед предстоящей взрослой жизнью, в которой уж точно не сбудется ни одна моя мечта.
До предела выворачиваю оба крана, раздеваюсь, с головой погружаюсь в горячую ванну и распахиваю глаза.
Искаженный близорукостью и толщей воды потолок покачивается и мутнеет, легкие нестерпимо горят от потребности вдохнуть.
Паша не собирался становиться моим другом — просто наблюдал, как за диковинной зверюшкой, а я была рада обманываться и на что-то надеяться.