Дорогой Эван Хансен
Шрифт:
– Его волосы здорово отросли, – шепчет мне Джаред. – По последней моде школьных стрелков.
Я хмыкаю.
Коннор останавливается, гремя тяжелыми ботинками. Его глаза – та их небольшая часть, что видна мне сквозь длинные, падающие на лицо волосы, – это два стальных голубых смертельных луча. Он, определенно, слышал слова Джареда. Догадываюсь, что он замечает больше, чем кажется.
Коннор не двигается, не говорит, просто смотрит. Все в нем кидает меня в дрожь. Он – словно вечная мерзлота. Наверно, поэтому он носит все эти многослойные одежки, хотя фактически на дворе еще лето.
Джаред,
– Я пошутил, – говорит он Коннору. – Это была такая шутка.
– Ага, нет, это было забавно, – буркает Коннор. – Я смеюсь. Разве не заметно?
Джаред больше не выглядит нахалом.
– Я смеюсь недостаточно громко для тебя? – продолжает язвить Коннор.
Джаред начинает нервно смеяться, а вслед за ним точно так же смеюсь и я. Ничего не могу с собой поделать.
– Ты такой фрик, – говорит Джаред Коннору, убегая прочь. Мне нужно бы последовать его примеру, но я не могу оторвать ног от пола.
Коннор подходит ко мне:
– Над чем, черт тебя побери, ты смеешься?
Я не знаю. Когда я нервничаю, то веду себя по-дурацки, а это значит, я веду себя так всегда.
– Хватит надо мной ржать, – говорит Коннор.
– Я и не ржу, – говорю я, что правда. Я больше не смеюсь. Я окаменел.
– Считаешь меня фриком?
– Нет. Я не…
– Я не фрик.
– Я не…
– Это ты долбаный фрик.
Взрыв бомбы.
Я – на полу. Коннор возвышается надо мной.
Бомба не настоящая. Просто руки Коннора, увешанные тяжелыми черными браслетами, ударили меня в грудь и сшибли с ног.
Прежде чем он дает деру, я вижу, что выглядит он таким же потрясенным, каким чувствую себя я.
Сажусь, отрываю руки от пола и смотрю на них: пыль с множества кроссовок облепила мокрые ладони.
Мимо ходят люди, некоторые из них отпускают нелестные комментарии в мой адрес, но все это не имеет значения. Я не слышу их. А также не могу двигаться. И не хочу. Зачем оно мне? Это похоже на то, как я упал с дерева в парке Эллисон. Я просто лежал. Нужно было остаться под тем деревом навсегда. А сегодня надо было не выходить из дома. Что плохого в том, чтобы прятаться? По крайней мере, это безопасно. Зачем я продолжаю мучить себя?
– Ты в порядке?
Поднимаю глаза. У меня – шок. Сразу два шока. Один из-за того, что со мной за день заговаривает уже вторая девчонка. Второй шок потому, что это Зо Мерфи. Единственная и неповторимая.
– Со мной все хорошо, – отвечаю я.
– Мне стыдно за своего брата, – говорит она. – Он – психопат.
– Да. Нет. Мы просто дурачились.
Она кивает, как могла бы кивнуть моя мама, имея дело с психическим пациентом (то есть со мной).
– Ну, – говорит Зо, – на полу тебе вполне удобно или?..
О да, я же сижу на полу. Почему я до сих пор это делаю? Встаю и вытираю руки о штаны.
– Эван, верно? – спрашивает Зо.
– Эван?
– Тебя ведь так зовут?
– Да. Эван. Меня зовут Эван. Прошу прощения.
– Почему? – удивляется Зо.
– Ну, потому, что ты сказала «Эван», а я повторил. Такое многих раздражает.
– О. – Она протягивает мне руку. – Ну, а я – Зо.
Вместо того, чтобы пожать
– Нет, я знаю.
– Знаешь? – переспрашивает Зо.
– Нет. Я хочу сказать, я знаю тебя. Кто ты такая. Я видел, как ты играла на гитаре в джаз-бэнде. Я люблю джаз-бэнды. Я люблю джаз. Не весь джаз. Но джаз, который играют джаз-бэнды. Это так странно. Прошу прощения.
– Ты много извиняешься.
– Прости.
Черт.
Она издает смешок.
Не знаю, почему я так нервничаю, вот только я всегда нервничаю, и меня повалил на пол укурок, оказавшийся кровным родственником Зо. С какой это стати на меня так действует ее присутствие? Она не какая-нибудь роскошная, популярная девушка или вроде того. Она просто нормальная. Не в смысле скучная. В смысле настоящая.
Думаю, это потому, что я ждал подобного момента, возможности поговорить с ней, слишком долго. С тех пор, как впервые услышал ее выступление. Я знал, что она учится классом младше. Видел ее в школе множество раз. Но до того самого концерта так и не рассмотрел. Если вы спросите кого-то еще, кто в тот день был среди публики, – а нас было не так уж много, – что он думает об игре гитаристки, этот человек, вероятно, удивится: «Кого?» Звездами были духовые, а также дылда бас-гитара и ударник-выпендрежник. А Зо держалась как бы в стороне. У нее не было сольного номера или чего-то в этом роде. Она никому не мешала выделываться. Может, я так сильно запал на нее, потому что она была на заднем плане. Я же, кроме нее, никого больше не видел – единственный прожектор светил прямо на нее. Не могу объяснить, почему так получилось, но так уж получилось.
С тех пор я много раз смотрел, как она выступает. Я изучил ее. Я знаю, что ее гитара бледно-голубого цвета. На ремне гитары изображены молнии, а на отворотах джинсов ручкой нарисованы звезды. Она притопывает правой ногой, когда играет, глаза у нее при этом закрыты, а на лице – полуулыбка.
– У меня что-то на носу? – спрашивает Зо.
– Нет. Почему спрашиваешь?
– Ты на меня пялишься.
– О, прости.
Ну вот, опять.
Зо кивает:
– У меня ланч стынет.
Что-то подсказывает мне, что она уже миллион раз заглаживала выходки брата. А теперь, убедившись, что все в порядке, может жить своей жизнью дальше. Но я не хочу быть просто еще одной такой выходкой.
– Подожди, – говорю я.
Она оборачивается:
– Что?
Приоткройся, Эван. Скажи что-нибудь. Что угодно. Скажи, что любишь Майлса Дейвиса или Джанго Рейнхардта, кого-то из этих знаменитых джазистов. Расскажи, как недавно смотрел документальный фильм об электронной музыке и попытался написать свою собственную песню в этом стиле и что песня получилась дерьмовой, потому что Бог не наделил тебя музыкальным талантом. Дай ей что-то свое, и она унесет это с собой. Попроси расписаться на гипсе. Не прячь голову, как черепаха. Забудь про свое эх. Не делай ничего такого, что, как ты прекрасно знаешь, собираешься сделать.