Дорогой героя
Шрифт:
Пронизывающий сквозной ветер сновал по лаве, и Бридько сердито подумал: «Не иначе как простуду нажить хочет». Но с места не сдвинулся: не хотелось мешать дружной, напряженной работе людей.
Вдруг в лаве наступила тишина. Это остановился конвейер. Видимо, в откаточном штреке произошла какая-то заминка с порожняком.
В ожидании, пока конвейер начнет работать снова, навалоотбойщики в самых разнообразных позах — кто лежа, кто сидя по-восточному, поджав под себя ноги, — расположились в забое. Бридько подполз к ним, отыскал рослого, с сильной выпуклой грудью навалоотбойщика, сел рядом и строго
— Вижу, на больничный метишь, Гопко.
— Да что вы, Иван Иванович, — начал парень, смутившись, — работа такая, что и без рубашки парко…
— Только одному тебе и парко, — перебил его Иван Иванович, — простудишься, сляжешь, кто бригаду поведет?
Гопко вопросительно и удивленно посмотрел на него.
— Это вы шуткуете, товарищ начальник участка. У нас каждый хоть сегодня может стать бригадиром…
— Ладно, знаю! — резко перебил его Бридько. — А рубашку все же надень. Чувствуешь, как продувает?
— Да пока конвейер стоит, чувствую, а начнет качать… — не договорив, Гопко отполз в сторону, вытащил из-под большой глыбы породы выпачканную угольной пылью рубашку и нехотя стал натягивать ее на свои могучие плечи. — Воно як бы не этот холодненький дождик, Иван Иванович, так совсем бы запарились. — И бригадир для убедительности постучал тыльной стороной ладони, по мокрой кровле.
Бридько уловил в его глазах затаенную усмешку и понял: сейчас отпустит какую-нибудь шутку.
— Этот душ, можно сказать, наш спаситель, — продолжал Гопко, — помогает нам давать две нормы. Захекався — остудит, замерз — работать заставит.
Все рассмеялись.
Вскоре заработал конвейер, и навалоотбойщики поспешно взялись за свое дело. Бридько видел, как бригадир торопливо отполз к забою, сбросил с себя рубашку и энергично принялся за работу. Пробираясь вверх по лаве, начальник участка думал: «Вот все они шутят, а ведь им нелегко. Больше месяца работают в мокрой лаве.
Когда люди поднимаются из шахты, на них, что называется, не отыщешь сухой нитки. И все же никто не ушел с участка».
Бридько видел: они ждали, что он поможет им найти выход, верили в его умение и опыт. А он медлил. И понимая, что медлить нельзя, нервничал, хотя по его внешне спокойному виду трудно было заметить это.
В штрехе
Больше всего начальник участка опасался обвалов. При таком обильном притоке воды это иногда случается в лаве. И хотя он применил усиленную, надежную крепь, все же беспокойство ни на минуту не оставляло его. Бридько отлично понимал, что лаву надо удалять от обводненного места, и чем скорее это будет сделано, тем лучше и для людей и для участка. Но как это сделать, где выход?
Такого выхода он пока не видел.
Вот поехать бы к главному инженеру треста сейчас, не переодеваясь, промокшим до нитки и сказать: «Ну, товарищ главный, вы наделили меня этим участком, теперь советуйте, как быть, а нет — сами попробуйте поработать в такой лаве, под дождиком…»
Бридько и в самом деле вначале сердился на главного инженера, но потом вспомнил, что сам же согласился принять вторую северную лаву на
Это было на третий день по возвращении его из армии. Главный инженер встретил его приветливо, не подав вида, что удивлен, как изменился, похудел Бридько. Только, взглянув на синеватый шрам на лбу, спросил:
— А как со здоровьем-то, Иван Иванович?
— Здоровье в норме. Работать в шахте могу.
— Почему же именно в шахте? Мы можем найти для вас место в тресте, — заметил главный.
— Нет, нет! — хмурясь, перебил его Бридько. — Только в шахту и никуда больше.
Здоров ли он, в самом деле? Разумеется, здоров. А если порой и тревожит раненая нога и в голове стоит неумолчный надсадный шум, разве мог он считаться с этим? В то время мало кто обращал внимание на болезни. Люди были счастливы, что наконец завоевали победу, вернулись в родные места, и готовы были взяться за любую работу.
В первый год после окончания войны на шахту группами и поодиночке возвращались демобилизованные воины. Среди них были и инвалиды, получившие тяжелое увечье в последних, решающих сражениях.
Одного из них Бридько как-то встретил в кабинете начальника шахты. То был безногий мужчина лет 27–28. Плечистый, с остриженной головой на сильной, мускулистой шее, он въехал на колясочке и сидел в ней, опершись о стул. Бридько заметил, что инвалид сильно взволнован. «Неужели обидел?» — подумал он о начальнике шахты и почувствовал, как все его лицо будто обдало пламенем и у шрама на лбу забился нерв. Начальник шахты стоял за столом, беспомощно расставив руки, растерянный и смущенный.
— Поймите, — говорил он, — я бы рад вам помочь, но не могу, не имею права…
Увидев Бридько, он обрадовался.
— Иван Иванович, ну-ка рассуди: вот человек до войны работал врубмашинистом и теперь просится туда же. Разве имею я право принять его, скажи?..
Бывший врубмашинист выжидательно смотрел на них снизу вверх, запрокинув голову. Бридько вдруг почувствовал себя виноватым в том, что этому человеку приходится так смотреть на людей, стоящих перед ним, и сел на диван, поглубже вдавливаясь в пружины.
— Да о каком вы праве толкуете, товарищ начальник? — нетерпеливо, с удивлением заговорил инвалид. — Вот они, мои права, — и он вытянул перед собой широкие, в твердых темных мозолях руки, — и голова, как видите, на плечах. А что нет этих, — он посмотрел на коляску, которая заменяла ему ноги, — не моя вина. Да если разобраться, то ноги врубмашинисту, пожалуй, без надобности. — Он горько улыбнулся и продолжал: — Во всяком случае, думаю, что и без них можно обойтись: к стволу я как-нибудь сам подъеду, к лаве по штреку в подземном трамвае, в «карете» подвезут, а машиной управлять все равно приходится на коленях.
Если такие, как этот врубмашинист, мечтали работать в шахте, то неужели ему идти работать в трест? Нет, этому не бывать!
Выслушав горного техника, главный инженер треста сказал ему тогда:
— Что ж, в таком случае иди на пласт «Л-6», начинай цикловать лаву и давай высокую добычу.
Бридько согласился.
По дороге из треста на шахту он не переставал думать над словами глазного инженера: «Начинай цикловать лаву и давай высокую добычу». Эти слова обрадовали и согрели его.